О книге
Да, все действительно случилось в «Версале» — так называется роскошный особняк нестареющего и неотразимого Купера Уинслоу — голливудской звезды первой величины. В его жизни наступили не лучшие времена, давно нет интересных ролей, а следовательно, и гонораров.. Но Купер не может и помыслить о том, чтобы расстаться с разорительным образом жизни. Он привык обольщать, быть в центре событий. И события начинают происходить самые невероятные…
Глава 1
Когда Эйб Бронстайн преодолел последний поворот казавшейся бесконечной подъездной аллеи, его на мгновение ослепил яркий свет солнца, отразившийся от мансардной крыши особняка. Одного взгляда на это величественное здание во французском стиле хватило бы, чтобы у неподготовленного человека захватило дух, но Эйб никогда не отличался впечатлительностью, к тому же он бывал здесь уже десятки раз. Для него особняк был в первую очередь весьма дорогим предметом недвижимости, и тот факт, что великолепное здание в продолжение нескольких десятилетий оставалось одной из легенд Голливуда, во много раз умножало его реальную стоимость. Внешне оно напоминало те дворцы, которые строили для себя в Ньюпорте легендарные Асторы и Вандербильды, и было выдержано в стиле французского шато восемнадцатого века. Каждая его архитектурная деталь отличалась изысканностью и изяществом и буквально дышала роскошью. Особняк возвели в 1918 году для звезды немого кино Веры Харпер, которая в годы Великой депрессии сумела не только сохранить свое состояние, но и приумножить его, несколько раз удачно побывав замужем. В этом особняке она прожила больше сорока лет, в нем и скончалась в 1959 году в весьма преклонном возрасте. Купер Уинслоу купил его год спустя через агентство по продаже недвижимости. У Веры Харпер не было ни детей, ни наследников, поэтому все имущество, включая особняк, она завещала католической церкви. Купер Уинслоу, чья карьера в те годы достигла своего пика, выложил за него астрономическую сумму, произведя настоящую сенсацию. Действительно, для двадцативосьмилетнего молодого человека, пусть и признанного одной из самых ярких звезд на голливудском небосклоне, подобный поступок был событием из ряда вон выходящим. Сам Куп, однако, считал иначе и был рад тому, что может поселиться в доме, полностью соответствующем его склонностям и вкусу.
Особняк, больше напоминавший дворец, стоял в самом сердце Бель-Эйр на участке площадью четырнадцать акров и был окружен парком и ухоженными садами. На участке были также теннисный корт и внушительных размеров плавательный бассейн, выложенный голубой и золотой плиткой. Сады и парк с несколькими фонтанами были разбиты по французскому образцу, и поэтому особняк вскоре прозвали «Голливудским Версалем» или просто «Версалем».
И он вполне заслуживал такого названия. Дом был и внутри так же великолепен, как снаружи. Высокие сводчатые потолки комнат и залов были расписаны итальянскими и французскими мастерами; столовая и библиотека отделаны редкими породами дерева; что же касалось стенных панелей и паркета в гостиной, то они были вывезены из настоящего французского замка восемнадцатого столетия. И Купер Уинслоу стал достойным хозяином всей этой роскоши, ибо «Версаль» не только соответствовал его статусу суперзвезды, но и всем его привычкам и стилю жизни. Теперь Эйб Бронстайн был только рад, что Куп сумел приобрести особняк не в рассрочку, а выложил всю сумму сразу, и хотя с 1960 года он дважды брал под него крупные кредиты, закладные почти не уменьшили его стоимости. До сих пор «Версаль» оставался самым дорогим частным особняком во всем Бель-Эйр, хотя оценить его было довольно сложно по той простой причине, что подобного дома не было, наверное, во всей стране, исключая разве что ньюпортские особняки, да и те, скорее всего, стоили дешевле, так как на рынке недвижимости дома в Бель-Эйр всегда были на порядок дороже, чем в любом другом месте. Не имело практически никакого значения даже то обстоятельство, что «Версаль» Купера Уинслоу в последнее время несколько обветшал. Все равно это был очень дорогой дом, который стоял на самой дорогой в стране земле.
Выйдя из машины, Эйб увидел четырех садовников, двое из которых выпалывали траву возле большого фонтана, а двое работали на цветочной клумбе неподалеку. Эйб сразу же мысленно сделал заметку на память: сократить штат садовников вдвое. Куда бы ни падал его взгляд, всюду он видел цифры, долларовые купюры, счета, квитанции и с точностью до нескольких центов знал, во что обходится Купу содержание «Версаля». По любым стандартам сумма была непомерно высокой, что же касалось самого Эйба, то он считал ее просто безобразной. Оказывая бухгалтерские услуги нескольким голливудским знаменитостям, Эйб привык не ахать, не ужасаться и не падать в обморок, когда ему становилось известно, сколько та или иная звезда потратила на свой дом, на новый автомобиль, на меха и бриллиантовые ожерелья для очередной любовницы, однако Купер Уинслоу превзошел их всех, вместе взятых. В глубине души Эйб был уверен, что Куп тратит больше, чем принц Фарук. Вот уже без малого пятьдесят лет он швырял деньги направо и налево, хотя за последние два десятилетия не сыграл в кино ни одной сколько-нибудь значительной роли. В последние десять лет Куп и вовсе был вынужден исполнять лишь эпизодические роли с минимумом слов, за которые ему платили сравнительно мало, хотя и больше, чем любому другому не столь знаменитому актеру?
В свое время Куп сделал карьеру, играя ослепительных героев-любовников, он и с возрастом не изменил своему амплуа, продолжая воплощать на экране неотразимых, хотя и стареющих плейбоев и повес. Несомненно, ему удалось сохранить и прежний блеск, и шарм, но ролей для него становилось все меньше и меньше. И, поднимаясь на крыльцо и нажимая кнопку звонка, Эйб снова подумал о том, что у Купа вот уже два года не было ни одной приличной роли в кино. Правда, Куп утверждал, будто ежедневно встречается с директорами и продюсерами и обсуждает с ними различные предложения, однако никакого видимого результата это не приносило, и Эйб был намерен поговорить с Купом серьезно. Купу необходимо было самым решительным образом сократить свои расходы, так как на протяжении последних пяти лет он жил фактически в долг. Куперу нужно было вернуться к работе, и притом срочно. Что это будет за работа, Эйбу было все равно. Пусть снимается в рекламе ближайшей мясной лавки, мрачно рассуждал он, лишь бы зарабатывал хоть какие-то деньги.
Впрочем, даже это не решало всех проблем. В первую голову Куперу Уинслоу предстояло существенно сократить свои траты, рассчитать домашнюю прислугу и садовников, продать некоторые из своих автомобилей, перестать покупать эксклюзивную одежду и останавливаться в самых дорогих европейских отелях. В противном случае ему придется продать «Версаль», и, по совести говоря, Эйб предпочитал этот вариант любому другому, так как он позволял Куперу Уинслоу не только сразу решить все финансовые проблемы, но и сохранить значительные средства, чтобы не бедствовать до конца дней.
Наконец дверь отворилась, и на пороге показался дворецкий в светлой утренней ливрее. Увидев Эйба, он величественно кивнул в знак приветствия. Ливермор давно усвоил, что любой визит Бронстайна приводит хозяина в прескверное расположение духа. Чтобы справиться с хандрой, Куперу требовалась целая бутылка шампанского «Кристаль» и — иногда — баночка икры. И то и другое Ливермор предусмотрительно положил на лед в тот самый момент, когда секретарша Купера Лиз Салливан предупредила дворецкого, что Эйб Бронстайн приедет в двенадцать.
Лиз дожидалась Эйба в облицованной розовым деревом библиотеке и, едва заслышав звонок, вышла в центральный холл, чтобы встретить его. В библиотеке Лиз сидела с десяти утра, готовя для Эйба необходимые документы, и на душе у нее было неспокойно. Еще вчера вечером она пыталась предупредить Купа, о чем, по ее мнению, пойдет разговор, но тот был слишком занят, чтобы внимательно ее выслушать и что-то запомнить. Купер Уинслоу готовился к важному приему на самом высоком уровне, и ему необходимо было привести в порядок прическу, сделать массаж и немного вздремнуть, чтобы не зевать потом весь вечер.
А утром Лиз его уже не застала. Куп встал необычно рано и сразу же уехал в «Беверли-Хиллз-отель», чтобы позавтракать с продюсером, предложившим обсудить его возможное участие в своем фильме. Впрочем, в том, что у Купа нашлось неотложное дело, Лиз ничего странного не видела; его всегда было очень трудно найти, когда в воздухе пахло неприятностями. Казалось, Куп наделен сверхъестественной способностью заранее чувствовать вещи, о которых предпочитал не слышать и не знать, и уклонялся от них с изяществом и ловкостью, которыми можно было восхищаться. Но на этот раз ему было не отвертеться, хотя Куп, возможно, об этом еще не догадывался. На этот раз он непременно должен был выслушать своего бухгалтера. В конце концов Лиз все-таки дозвонилась до него, Куп скрепя сердце пообещал вернуться домой к двенадцати. В данном случае это означало, что Куп появится не раньше двух или, в лучшем случае, половины второго.
— Добрый день, Эйб, рада вас видеть, — приветливо поздоровалась Лиз. Она была одета в белый джемпер и слаксы темно-оливкового цвета, которые не особенно ей шли, подчеркивая бедра, изрядно раздавшиеся за двадцать два года работы у Купа. Впрочем, ее лицо, обрамленное пушистыми белокурыми волосами, оставалось по-прежнему миловидным, а когда Куп нанимал ее, Лиз и вовсе выглядела как девушка с рекламы шампуня «Брек».
Между Купом и Лиз была любовь с первого взгляда, которая оставалась, впрочем, чисто платонической — во всяком случае, со стороны актера. В Лиз он ценил не столько внешность, сколько ее навыки отличной секретарши, а также ту материнскую заботу, которую она стала проявлять к боссу с самого начала своей службы у него. Тогда Куперу было уже под пятьдесят, но он был ее кумиром, и Лиз обожала и боготворила его. На протяжении всех двадцати двух лет она была тайно влюблена в Купера и посвятила себя преданному служению предмету своей страсти. Работая подчас по четырнадцать часов в день, Лиз не жалела сил, стараясь поддерживать дела патрона в идеальном порядке. Она старалась всегда быть под рукой на случай, если понадобится своему кумиру; неудивительно поэтому, что Лиз так и не обзавелась собственной семьей и детьми. Это была жертва, принесенная ею на алтарь безответной страсти, и Лиз до сих пор считала, что Куп этого заслуживает.
Иногда он заставлял ее тревожиться, и довольно сильно.
В последние годы это происходило все чаще. Для Купа как будто вовсе не существовало такой вещи, как реальность; все проблемы он воспринимал как временное неудобство, как досадный и надоедливый пустяк, вроде жужжания москитов над головой, и стремился уклониться от их решения любой ценой. Он слышал только то, что хотел слышать, то есть обращал внимание лишь на те новости, которые были приятными. Все остальное он отсортировывал и отбрасывал задолго до того, как плохие известия достигали его ушей и успевали внедриться в сознание, — и по большей части это сходило ему с рук. Но только не сегодня. Сегодня Эйб специально приехал в «Версаль», чтобы открыть ему глаза на действительное положение дел вне зависимости от того, хочется этого Куперу или нет.
— Привет, Лиз. Куп дома? — сурово спросил Эйб. Он не очень любил иметь дело с Купером Уинслоу — слишком разными людьми они были.
— Еще нет, — ответила Лиз и, радушно улыбнувшись, провела бухгалтера в библиотеку. — Но он обещал быть с минуты на минуту, — добавила она, пригласив Эйба садиться. — Куп поехал на переговоры насчет главной роли.
— В чем? В мультфильме для детишек дошкольного возраста? — буркнул Эйб, и Лиз дипломатично промолчала.
Она едва сдерживалась, когда о ее обожаемом патроне говорили в подобном тоне. В глазах Лиз Куп был непогрешим, хотя она и понимала причины раздражения и тревоги Эйба. Куп не слушал его советов, а между тем его финансовое положение с каждым годом все больше ухудшалось; в последние же двенадцать месяцев оно и вовсе стало катастрофическим. «Его нужно остановить!» — так сказал Эйб, когда накануне вечером Лиз разговаривала с ним по телефону. Сегодня он приехал к Купу, чтобы исполнить свое намерение, и был очень недоволен, что актера, как и всегда в подобных случаях, не оказалось дома. Впрочем, Куп опаздывал почти постоянно, опаздывал всюду и всегда, но он умел быть настолько обаятельным, что люди охотно прощали ему подобное поведение. Даже Эйб, хотя подчас и скрипел зубами от злости, еще ни разу не уехал, не дождавшись возвращения своего ветреного клиента.
— Не хотите ли выпить чего-нибудь, Эйб? — спросила Лиз, привычно разыгрывая роль хозяйки, которая извиняется перед гостем за необязательного хозяина. Ливермор стоял рядом с невозмутимым видом, который сохранял при любых, даже самых скандальных ситуациях. Правда, ходили слухи, будто один или два раза Куперу удалось-таки заставить своего дворецкого улыбнуться, но никто этого не видел, да и Лиз этому не верила — Ливермор был слишком хорошо вышколен, чтобы позволить себе такой faux pas[1], как улыбка.
— Нет, спасибо, — буркнул Эйб. Он старался сохранять непроницаемое выражение лица, но ему это плохо удавалось. Лиз, во всяком случае, ясно видела, как растет, грозя выплеснуться наружу, его раздражение.
— Тогда, может быть, чаю со льдом? — снова предложила она, стараясь хоть как-то отвлечь Эйба и успокоить его, прежде чем он встретится с Купом.
— Что ж, пожалуй, — сухо кивнул Эйб. — Как ты думаешь, на сколько он опоздает сегодня?
Часы показывали пять минут первого, и им обоим было совершенно ясно, что раньше чем через час или полтора Купа ждать нечего. Оба, впрочем, знали, что по прошествии этого срока он появится, вооруженный каким-нибудь правдоподобным объяснением, и станет улыбаться своей знаменитой чарующей улыбкой, от которой у женщин обычно появлялась приятная слабость в ногах. На Эйба, однако, эти улыбки давно уже не действовали.
— Думаю, что ненамного, — ответила Лиз. — Куп говорил — это только предварительная встреча. Продюсер собирался показать ему сценарий.
— Что за сценарий, хотел бы я знать?! Опять ему предложат какую-нибудь крошечную роль.
Самыми последними ролями, которые сыграл в кино Куп, были роли без слов; фактически он появлялся на экране только в качестве статиста, правда — очень живописного статиста. Особенно любили режиссеры сажать его с какой-нибудь красавицей в баре, куда по ходу действия заходил главный герой или героиня. Куп называл это «играть мебель». Иногда ему удавалось произнести одну или две фразы, но такое случалось редко. Для эпизодических ролей он был слишком известен, да и внешность у него была, что называется, фактурная. Куп снимался почти исключительно во фраке или в смокинге, а его бьющее через край обаяние привлекало к нему чересчур большое внимание. О дополнительных льготах в его контрактах в Голливуде до сих пор ходили легенды. Каким-то образом ему удавалось оставить за собой все костюмы для съемок, которые шились по специальному заказу его любимыми портными в Париже, Лондоне и Милане. Но этого ему было мало, и, к огромному неудовольствию Эйба, Куп продолжал приобретать изысканную одежду, а также хрусталь, антиквариат и дорогие картины во всех местах, где ему случалось бывать. Счета за эти покупки, включая «Роллс-Ройс» последней модели, регулярно оказывались на столе Эйба, едва не доводя бухгалтера до нервного срыва. Недавно он узнал, что Куп, так сказать, «положил глаз» на эксклюзивную модель «Бентли Азур» с откидным верхом и турбоприводом стоимостью в полмиллиона долларов, и был готов немедленно позвонить ему, чтобы обругать последними словами. С точки зрения Купа, однако, эта машина была прекрасным дополнением к уже стоявшим в его гараже двум «Роллс-Ройсам» (один седан, второй — с откидным верхом) и лимузину «Бентли» ручной сборки. Костюмы и машины были для него не роскошью, а предметами первой необходимости. Куп совершенно искренне считал, что не может без них обойтись, и до сегодняшнего дня Эйб ничего не мог с ним поделать.
В библиотеку вошел слуга с двумя стаканами охлажденного чая на подносе (Ливермор незаметно исчез минуты две назад). Он не успел еще покинуть комнату, как Эйб, нахмурившись еще больше, обратился к Лиз.
— Купу придется рассчитать прислугу. И я хочу, чтобы он сделал это сегодня же, — сказал он, и слуга с беспокойством покосился на бухгалтера.
Перехватив этот взгляд, Лиз поспешила улыбнуться, чтобы успокоить молодого человека. Это была ее обязанность: успокаивать, умиротворять слуг и кредиторов — и платить по счетам. Правда, прислуге она всегда старалась заплатить в первую очередь, и все же несколько раз Лиз не смогла вовремя достать деньги и вынуждена была задержать зарплату на месяц или два. Прислуга, впрочем, никогда не выказывала недовольства. Сама Лиз не получала содержания уже полгода, так как вся ее зарплата уходила на затыкание дыр в бюджете хозяина, но она не особенно переживала по этому поводу, хотя каждый раз ей было нелегко объяснить жениху, который у нее наконец появился, почему она столько времени работает на Купа бесплатно.
Лиз знала, что возьмет свое, когда Куп снимется в рекламе или, возможно, сыграет эпизодическую роль в новом фильме, к тому же она могла позволить себе быть терпеливой, так как, в отличие от своего босса, сумела отложить кое-что на черный день. Тратить деньги ей было некогда и не на что, так как у Купа она жила фактически на всем готовом и могла экономить, да и патрон был неизменно щедр к ней.
— Может, не стоит так спешить? — спросила Лиз, не скрывая беспокойства. — Слуги тяжело это воспримут.
Может быть, уменьшать количество работников постепенно?
— Куперу нечем им платить, Лиз, и ты это знаешь, — возразил ей Эйб. — У него нет денег. Я мог бы посоветовать ему продать машины и дом. За машины он много не выручит, но особняк… Если продать «Версаль», мы сможем выкупить обе закладные, заплатить все долги, и даже после этого у него останется достаточно денег, чтобы купить роскошные апартаменты в Беверли-Хиллз и до конца дней своих жить припеваючи. Он снова будет состоятельным человеком, Лиз.
Купа уже давно нельзя было назвать состоятельным, но Лиз знала, что продать «Версаль» для него было немыслимо. Дом стал частью его самого, как рука или нога. Или как сердце. На протяжении четырех с лишним десятилетий «Версаль» оставался неотъемлемой составляющей его личности, и Куп скорее бы умер, чем расстался с ним. Да и машины — она знала — он вряд ли захочет продать. Лиз, во всяком случае, не могла себе представить Купа за рулем какого-то другого автомобиля, кроме «Роллс-Ройса» или «Бентли», — слишком уж он сжился с образом, который создавал на протяжении всей своей карьеры в кино.
И в конечном итоге этот образ стал его главенствующим "я", подменив собой того Купера Уинслоу, которым он явился на свет. Во многом благодаря этому блестящему образу большинство людей даже не подозревали, что знаменитый Куп Уинслоу вот уже много лет находится в стесненных финансовых обстоятельствах. Они были склонны считать, что он просто небрежно относится к своей бухгалтерии и забывает оплачивать счета. Несколько лет назад у него едва не возникли неприятности с Налоговым управлением, и Лиз пришлось позаботиться о том, чтобы все деньги, которые Куп получил за съемки на одной из европейских студий, были незамедлительно перечислены в фискальные органы. Благодаря этому ей удалось на время снять все проблемы с налогами, однако в последнее время положение снова осложнилось. Сам Куп утверждал, что ему нужна только одна звездная роль, чтобы рассчитаться со всеми долгами, и Лиз неоднократно повторяла эти слова Эйбу. Она всегда оправдывала, выгораживала, защищала своего патрона от недоброжелателей (читай — кредиторов), однако с каждым годом делать это ей становилось все труднее из-за безответственного поведения самого Купа. Для него как будто вовсе не существовало никаких финансовых проблем, и в этом — как прекрасно знали Эйб и Лиз — был весь Купер Уинслоу.
Но теперь Эйб был сыт этими играми по горло.
— Купу семьдесят лет, — сказал он. — Вот уже почти два года он не снимается, а последняя крупная роль в кино у него была в пятьдесят — двадцать лет назад. Разумеется, если Куп начнет активнее сниматься в рекламе, его положение улучшится, но, честно говоря, ненамного. На рекламе много не заработаешь… во всяком случае, столько, сколько ему необходимо. И я больше не собираюсь мириться с тем, как легкомысленно он относится к своему положению.
Если в самое ближайшее время Куп не предпримет каких-то решительных шагов, он окажется в тюрьме.
Почти год Лиз оплачивала кредитные карточки с помощью других кредитных карточек; Эйб об этом пронюхал и был возмущен. Были и другие счета, которые остались неоплаченными. И Лиз прекрасно об этом знала, однако у нее не укладывалось в голове, что Куп действительно может в конце концов угодить за решетку.
Был почти час дня, когда Лиз, вызвав звонком Ливермора, попросила принести мистеру Бронстайну пару сандвичей и томатный сок. Сам мистер Бронстайн выглядел к этому времени так, словно вот-вот начнет изрыгать дым, пепел и раскаленную лаву. Он был очень зол на Купа, и только преданность своему делу удерживала его на месте. Эйб был исполнен решимости довести до конца дело, ради которого он сюда приехал, вне зависимости от того, будет Куп помогать ему или нет. Удивляло его только одно: как могла Лиз терпеть своего безответственного патрона столько лет? Старый бухгалтер всегда подозревал, что между Купом и его секретаршей существуют или существовали в прошлом интимные отношения, и был бы очень удивлен, если бы кто-то сказал ему, что это не так. Куп был слишком умен, чтобы спать со своей секретаршей, да и Лиз не позволила бы себе ничего подобного. Она обожала босса много лет, но не собиралась ложиться с ним в постель, да и Куп, высоко ценя их добрые дружеские отношения, никогда не просил ее ни о чем подобном. Прежде всего он был джентльменом; дружба и преданность были для него понятиями почти святыми, и Куп никогда не путал дружбу с сексом.
В половине второго Эйб доел последний сандвич и допил сок. К счастью, к этому моменту Лиз удалось втянуть его в разговор о последней игре «Доджерс» — любимой команды Эйба. Она знала, что старый бухгалтер страстно любит бейсбол, и воспользовалась этим обстоятельством, чтобы хоть немного отвлечь его от финансовых прегрешений Купера Уинслоу. И это ей удалось. Лиз обладала особым даром общаться с людьми. Эйб почти забыл о времени, и лишь быстрый наклон головы Лиз, прислушивавшейся к хрусту гравия на подъездной дорожке, заставил его замолчать.
— Что?..
— Вот, кажется, и Куп. — И Лиз улыбнулась Эйбу с таким видом, словно возвещала о прибытии царственной особы.
И в чем-то она была права. Куп хотя и приехал один, зато он сидел за рулем кремово-белого «Бентли Азур» с откидным верхом, который продавец любезно одолжил ему на несколько недель. Это была великолепная машина, и она очень шла Купу. Впрочем, и без машины им невозможно было не залюбоваться. Куп без преувеличения был потрясающе красивым мужчиной. У него были тонкие, словно точеные черты лица, правильный подбородок с мужественной ямочкой, ярко-голубые глаза, гладкая светлая кожа и чистый лоб. Седые волосы были уложены в аккуратную прическу, которая не растрепалась, даже несмотря на открытый верх «Бентли». Это, однако, нисколько не удивило Лиз, поскольку Купер — и не только в ее глазах — всегда был эталоном, совершенством, образцом, сравняться с которым не в силах был никто. Мужественный, элегантный, подтянутый, он в то же самое время был наделен несравненным чувством внутренней свободы, которое отличало его от живых манекенов, пытавшихся ему подражать. Куп редко выходил из себя и почти никогда не волновался. В каждом его движении чувствовался врожденный аристократизм, который он отточил и развил, превратив в высокое искусство. Родом Купер Уинслоу был из старинной нью-йоркской семьи, которая могла похвастаться разветвленным генеалогическим древом — и почти полным отсутствием денег, так что, когда он начинал свою карьеру, ничего, кроме имени, у него не было. Всего, что он достиг в жизни, Купер Уинслоу добился своим трудом и талантом.
В пору расцвета своей популярности он переиграл чуть ли не всех богатых аристократов и был чем-то вроде современного Кэри Гранта с внешностью Гари Купера. Ни разу в жизни Куп не представлял на экране вульгарного нувориша, негодяя или человека с сомнительной репутацией; в списке его ролей были только положительные герои и первые любовники, безупречно одетые и с ослепительной внешностью. Но больше всего импонировал зрительницам его взгляд — мягкий, добрый, чуть задумчивый, романтический. Ни на экране, ни в жизни Куп не был жестоким или мелочным. Женщины, с которыми он когда-либо встречался, продолжали обожать его даже после того, как он расставался с ними, насытив, как он выражался, свое эстетическое чувство. Ни одна из его прежних любовниц никогда не отзывалась о нем плохо, а были их десятки, если не сотни. Им было приятно проводить с ним время, так как Куп обладал талантом придавать самым банальным вещам блеск и неповторимую элегантность. В Голливуде не было, наверное, ни одной сколько-нибудь заметной звезды женского пола, которая не прошла бы через его постель.
Но, несмотря на это, Куп до сих пор оставался холостяком. Прожив семьдесят лет, он сумел избежать уз Гименея и втайне даже гордился этим. Впрочем, на семьдесят он не выглядел. Куп всегда следил за собой, занимался с личным тренером в тренажерном зале «Версаля», не переедал, избегал прямых солнечных лучей, и ему нельзя было дать больше пятидесяти пяти. А сейчас, когда он вышел из великолепной машины в светлом блейзере, серых свободных брюках и безупречной голубой рубашке, он выглядел еще моложе.
Эта одежда только подчеркивала, какие у него широкие плечи, узкая талия и длинные ноги. В Купе было шесть футов и четыре дюйма, и этим он также отличался от большинства современных голливудских идолов, которые почти все были низкорослыми коротышками.
Оглянувшись, Куп приветливо улыбнулся, сверкнув ослепительно белыми зубами, и помахал садовникам; при этом любая женщина непременно заметила бы, какие красивые у него руки. Казалось, в нем нет ни одного изъяна, а его обаяние действовало на расстоянии не менее ста миль. Словно живой магнит. Куп притягивал в равной степени и мужчин, и женщин, и лишь немногие его знакомые — Эйб Бронстайн в том числе — оставались невосприимчивы к его чарам.
Ливермор тоже давно заметил приближение машины хозяина и поспешил в холл, чтобы открыть перед Купом дверь.
— Добрый день, сэр, мистер Уинслоу, — чопорно приветствовал он Купа.
— Привет, Ливермор, — беспечно отозвался Куп. — Что-то ты сегодня мрачный. Кто-нибудь умер?
Он всегда поддразнивал своего чрезмерно серьезного дворецкого, стараясь заставить его если не рассмеяться, то хотя бы улыбнуться. Для него это было чем-то вроде спорта, задачи, над которой он не уставал биться, пытаясь отыскать решение. Впрочем, Куп был доволен своим дворецким, искренне восхищаясь его достоинством, неизменной выдержкой, рассудительностью и умом. Ливермор поступил к нему на работу пять лет назад, и Куп не раз признавался Лиз, что именно о таком дворецком он мечтал всю жизнь. Ливермор придавал особняку особый шик и стиль. Кроме того, дворецкий умело заботился о гардеробе Купа, что тоже было непросто.
— Нет, сэр. Мистер Бронстайн и мисс Салливан ждут вас в библиотеке, сэр, — сообщил дворецкий. — Они только что закончили ленч.
Ливермор не сказал хозяину, что бухгалтер ждет его с самого полудня. Он всегда избегал лишних слов, к тому же Купу, скорее всего, было все равно. Он считал, что, коль скоро Эйб Бронстайн на него работает, он может и подождать — за это ему и деньги платят. Тем не менее, входя в библиотеку. Куп улыбнулся бухгалтеру самой широкой и обезоруживающей улыбкой, которая, впрочем, пришла к нему естественно и без особого труда. Эйб, однако, давно не попадался на такие простые уловки; глядя на Купа, он только вздохнул. Купер Уинслоу танцевал под собственную музыку, и до сих пор Эйб ничего не мог с этим поделать.
— Надеюсь, тебя хорошо накормили, Эйб? — спросил Купер с таким видом, словно он не опоздал на два часа, а напротив — приехал на несколько минут раньше назначенного срока. Это был его стиль; он всегда старался застать собеседника врасплох, ошеломить, очаровать и в конце концов заставить забыть обо всех мелких (крупных он не признавал) недоразумениях вроде двухчасового опоздания. Эйб, однако, не попался и на эту удочку и не мешкая перешел к делу.
— Я приехал сюда, чтобы поговорить о твоем финансовом положении, Куп, — сказал он серьезно. — Нам нужно многое обсудить и принять несколько важных решений.
— Не имею ничего против, — ослепительно улыбнулся Купер и, с размаха усевшись на диван, вытянул перед собой длинные ноги. Он был абсолютно уверен, что в течение нескольких секунд Ливермор подаст ему бокал шампанского, которое поможет ему пережить визит бухгалтера относительно спокойно, и не ошибся. Дворецкий бесшумно вырос рядом, держа в руках серебряный поднос с высоким бокалом «Кристаля». В подвале особняка хранилось несколько дюжин бутылок этого благословенного напитка, так как Куп всегда пил только «Кристаль», выдержанный и охлажденный по всем правилам. Там же, в винном погребе, который был таким же легендарным, как и изысканный вкус его владельца, хранилась и коллекция редких вин, главным сокровищем которой служили несколько бутылок «Прадо» 1817 года.
— Давай начнем с того, что дадим Лиз прибавку к жалованью. Я давно собирался это сделать, — добавил он и улыбнулся Лиз, а она почувствовала, как от жалости у нее сжалось сердце. Как и у Эйба, у нее тоже была припасена для босса неприятная новость, которую она вот уже целую неделю не решалась ему сообщить.
— Сначала послушай, что я тебе скажу, — возразил Эйб. — Я намерен рассчитать всех твоих слуг прямо сегодня. Что скажешь?
Куп расхохотался. Ливермор, в лице которого не дрогнул ни один мускул, с достоинством поклонился хозяину и вышел.
— Ты с ума сошел!.. — Куп отпил глоток шампанского и поставил бокал на мраморный столик. — И как только такое могло прийти тебе в голову? Рассчитать моих слуг! Может, лучше распять их? Или расстрелять?
— Я говорю совершенно серьезно! Им придется уйти.
Мы только недавно полностью расплатились с ними, ведь твоя домашняя прислуга не получала зарплату почти три месяца. В будущем месяце платить им уже нечем. Иными словами, ты не можешь позволить себе содержать такой многочисленный штат, Куп. — В голосе бухгалтера неожиданно прозвучали жалобные ноты, словно он знал: ничто из того, что он может сказать, не заставит Купа воспринимать его слова серьезно. Каждый раз, когда Эйб разговаривал с ним о делах, у него появлялось ощущение, будто его слова лишь впустую сотрясают воздух. Купер не слышал его — просто не желал слышать.
— Я сегодня же вручу им уведомление об увольнении, — сказал Эйб, постаравшись придать своему голосу как можно больше твердости. — И дам им две недели на поиски нового места. Тебе я оставляю только одну горничную.
— Великолепно! — воскликнул Куп с саркастическим видом. — А кто будет отпаривать и чистить мои костюмы? Кстати, какую из горничных ты решил мне оставить? — У Купа было три горничных, повар и официант, который прислуживал за столом. Ливермор, дворецкий. Восемь садовников. Водитель, который работал на полставки, так как Куп предпочитал водить свои машины сам и вызывал шофера только для самых торжественных случаев. Он всегда считал: чтобы содержать в порядке такое большое поместье, необходим и большой штат. В глубине души Куп признавал, что мог бы обойтись и гораздо меньшим количеством работников, но ему льстило, что его обслуживает такой штат прислуги. А Куп никогда не упускал случая потешить свое самолюбие.
— Мы оставили Палому Вальдес. Она обходится дешевле всего, — практично сказал Эйб.
— Палома… Палома… — пробормотал Куп и, нахмурившись, вопросительно посмотрел на Лиз. — Это которая же?.. — Он никак не мог вспомнить горничную с таким именем. Двух его горничных-француженок звали Джоанна и Луиза, и он хорошо их знал, но вот Палома… Это имя было ему абсолютно незнакомо.
— Палома из Сальвадора. Я наняла ее в позапрошлом месяце, — напомнила Лиз. — Мне казалось, она тебе понравилась.
Лиз разговаривала с ним как с ребенком, и Куп несколько смутился.
— Я был уверен, что ее зовут Мария, — сказал он. — Во всяком случае, я обращался к ней именно так, а она меня не поправила. — Он перевел взгляд на Эйба. — Но ведь это же смешно! — добавил он. — Одна горничная на весь дом! Она не справится!
— У тебя нет выбора, — без обиняков заявил бухгалтер. — Тебе придется уволить всю прислугу, продать автомобили, а главное — ничего не покупать. Абсолютно ничего. Куп, в буквальном смысле слова! Ни машин, ни новых костюмов, ни картин, ни даже новых носков. Только в этом случае ты, возможно, сумеешь выбраться из лужи, в которую сам себя посадил. Мне бы хотелось, конечно, чтобы ты продал «Версаль» — это решило бы все твои проблемы, — но ведь ты на это не пойдешь. Остается одно: сдать флигель и, возможно, часть дома тоже. Только так ты сможешь заработать какие-то деньги на покрытие самых неотложных долгов. Лиз говорила мне, что ты практически не пользуешься гостевым крылом. Сдай его! Я уверен, мы сумеем получить за него неплохую ренту и за флигель у въездных ворот тоже. Тебе ведь они все равно не нужны.
Этот ход Эйб придумал, зная, что Куп наотрез откажется продавать дом. Он, однако, был уверен, что это только временная мера и что в конце концов продажи «Версаля» не избежать, если только не произойдет чуда. А в чудеса старый бухгалтер не верил.
— А вдруг ко мне приедут гости? — возразил Куп. — Куда я их поселю? Нет, Эйб, то, что ты предлагаешь, просто смешно. Может быть, мне лучше самому переселиться в дом у ворот, а здесь открыть пансион? Сдать гостевое крыло — что за бредовая идея!
У Купа был такой вид, что сразу было ясно: он не собирается уступать, и Эйб смерил своего клиента мрачным взглядом.
— Боюсь, ты не понимаешь, в каком положении оказался, — сказал он негромко, но так жестко, что Купер сразу насторожился. — Поверь мне: если ты не послушаешься моего совета, то не пройдет и двух месяцев, как тебе придется выставить «Версаль» на продажу. Ты почти банкрот, Куп!
Пойми это наконец!
— Это просто временные трудности, Эйб, уверяю тебя! — горячо возразил Купер. — Все, что мне нужно, это хорошая роль в хорошем фильме, и я снова буду на коне. Кстати, сегодня мне принесли превосходный сценарий, — добавил он и довольно улыбнулся.
— И что за роль ты там будешь играть? — требовательно спросил бухгалтер. Уже не в первый раз Куперу предлагали «превосходный сценарий», но каждый раз дело кончалось «пшиком».
— Я еще не знаю, — ответил актер, несколько смутившись. — Продюсер говорил — он обязательно хочет ввести меня в фильм. Сценарист напишет роль специально для меня, а значит, она будет такой, как я захочу.
— Похоже, ты опять появишься в одном-двух эпизодах продолжительностью не больше трех минут каждый, — сказал Эйб, не скрывая своего разочарования, и Лиз страдальчески сморщилась. Она терпеть не могла, когда кто-то был жесток с Купом. А реальность всегда оказывалась для него слишком жестокой — именно поэтому он старался не слышать того, что ему не нравилось. Когда мир поворачивался к нему своей неприятной стороной, Куп просто отгораживался от него. Он хотел, чтобы его жизнь всегда была спокойной и приятной, и на протяжении многих лет такой она и была. Вполне естественно, что теперь ему было трудно смириться с мыслью, что он больше не в состоянии оплачивать все свои прихоти.
Сколько Лиз его знала, Куп никогда не колебался, приобретая новую машину, заказывая с полдюжины дорогих костюмов или покупая подружке бриллиантовое колье.
Он был выгодным клиентом — престиж был для представителей известных фирм важнее денег, — ведь сам Купер Уинслоу будет носить, водить, использовать их товар, славя их марку. Что же касалось оплаты, то они не спешили, полагая, что рано или поздно Куп с ними расплатится. И в большинстве случаев так и происходило, главным образом благодаря Лиз, ухитрявшейся выкраивать из скромного бюджета патрона необходимые средства для покрытия счетов.
— Послушай, Эйб, неужели нельзя немного подождать?
Ведь ты прекрасно понимаешь, что одна большая роль решит все проблемы. Мы снова будем купаться в деньгах.
Я уверен, что уже к концу следующей недели смогу получить десять миллионов, может, даже пятнадцать. — Куп продолжал жить в мире несбыточных мечтаний и не осознавал этого.
Эйб оставался непреклонен.
— Если тебе повезет. Куп, ты получишь миллион, не больше. Пятьсот тысяч — цифра более реальная. Я лично уверен, что больше двухсот тысяч тебе не заплатят. Ты больше не сможешь грести деньги лопатой, Куп, это печальный факт, и тебе давно пора его признать. — Эйб не сказал, что Купер Уинслоу практически вышел в тираж, что его слава — лишь отражение былого и что его карьера близится к закату. Даже он знал, что можно, а что нельзя говорить такому человеку, как Куп. Вместе с тем истина, на которую Куп упрямо закрывал глаза, состояла в том, что одна-две сотни тысяч за коммерческую рекламу были сегодня его потолком. Несмотря на свою импозантную внешность, он уже слишком стар, чтобы играть первых любовников. Те дни остались в далеком прошлом.
— На то, что тебе вдруг повезет и ты заработаешь кучу денег за одну роль, рассчитывать не стоит, — продолжал Эйб. — Если ты скажешь своему агенту, что хочешь работать, он подберет тебе рекламу — по пятьдесят тысяч за ролик, может быть, по сто тысяч, если рекламируемый продукт будет достаточно дорогим. И тебе придется постоянно этим заниматься, потому что иначе… Пойми, Куп, мы не можем просто сидеть и ждать, когда тебе подвернется что-то достаточно денежное. Возможно, рано или поздно так и будет, но до тех пор тебе придется затянуть пояс. Прекрати швырять деньги на ветер, сократи штат прислуги до минимума, сдай внаем флигель и гостевое крыло, и тогда, быть может, нам удастся хотя бы на время стабилизировать ситуацию.
Пока же ты катишься в пропасть, и, если ты не начнешь экономить, уже через пару месяцев тебе придется выставить «Версаль» на продажу. Я уверен, что ты должен сделать это сейчас, чтобы решить все проблемы разом, но Лиз, мне кажется, считает, что тебе трудно будет с ним расстаться.
— Продать мой «Версаль»?! — Куп расхохотался. — И после этого ты утверждаешь, что ты не сумасшедший?
Я прожил здесь уже больше сорока лет и, как ни мелодраматично это звучит, собираюсь умереть в этих стенах.
— Если ты будешь и дальше тратить деньги направо и налево, — мрачно заметил Эйб, — то твоему намерению умереть в этих стенах не суждено сбыться. Я говорил тебе об этом два года назад и повторяю сейчас. Ты должен что-то сделать, иначе твой дом пойдет с молотка, и в его стенах умрет кто-то другой. А ты умрешь под забором, как бездомный бродяга. Или в номере второразрядной гостиницы.
— Да-да, я помню: ты действительно говорил что-то подобное два года назад, но я-то еще здесь, не так ли? Я не разорился, не попал в тюрьму, не… Похоже, Эйб, тебе пора принимать таблетки для поднятия настроения, а то ты глядишь на вещи слишком уж мрачно… — Куп часто шутил, что Эйб Бронстайн выглядит как гробовщик, да и одевается так же.
Конечно, он никогда не говорил этого вслух, во всяком случае, не при Эйбе. Подобные вещи всегда раздражали Купа, но он не хотел смущать Эйба обидными замечаниями.
— Вы серьезно насчет прислуги? — повторил он, поглядев сначала на Эйба, потом на Лиз, и секретарша утвердительно кивнула.
— Боюсь, Эйб совершенно прав, — сказала она. — Ты тратишь огромные деньги на зарплату прислуге, а положение таково, что… Я надеюсь, впрочем, что это только временно; пройдет сколько-то месяцев, и ты снова начнешь зарабатывать большие деньги. Тогда ты снова сможешь нанять горничных, садовников, повара… — Лиз всегда старалась подбодрить Купа, подать ему надежду. Ей страшно было даже подумать о том, что может случиться, если он вдруг лишится иллюзий, которые составляли основу его жизни.
— Но скажите же мне, как может горничная, да еще из Сальвадора, справиться со всем хозяйством одна?! — воскликнул Куп, на лице которого появилось потрясенное выражение. Предложение Эйба по-прежнему казалось ему абсурдным.
— Ей не придется справляться со всем хозяйством, если ты сдашь часть дома, — резонно заметил Эйб. — Это решает по крайней мере одну проблему.
— Подумай сам. Куп, — вмешалась Лиз, — ты не пользовался гостевым крылом почти два года, а флигель закрыт уже три года. — Она говорила таким голосом, каким матери уговаривают своих малышей расстаться со старыми игрушками или доесть кашу. — Ты и не заметишь, что там кто-то живет!
— Но я вовсе не хочу, чтобы там кто-то жил! — возразил Купер. — Почему я должен пускать в свой дом посторонних людей?
— Потому что ты хочешь сохранить «Версаль» — вот почему, — ответил Эйб. — В противном случае можешь с ним распрощаться. Я не шучу. Куп!
— Ладно, я подумаю, — уклончиво ответил Куп. Все, что до сих пор говорили Лиз и Эйб, он не воспринимал всерьез.
Интересно, размышлял Куп, что за жизнь у него будет, если старый скупердяй действительно уволит всех слуг? Кто будет гладить ему рубашки, чистить костюмы, убираться, ухаживать за садом, готовить?
— А что, готовить себе завтраки, обеды и ужины я теперь должен сам? — язвительно осведомился он.
— Судя по твоим кредитным карточкам, — холодно парировал Эйб, — ты слишком часто обедаешь и ужинаешь в ресторанах, чтобы этот вопрос действительно имел для тебя существенное значение. Ты и не заметишь, что у тебя больше нет повара. То же касается и остальных. Ну а насчет уборки… Раз в месяц можно вызывать людей из бюро добрых услуг.
— Прекрасно! Может быть, лучше сразу обратиться в ближайшую тюрьму — пусть время от времени присылают нам команду заключенных. Это обойдется еще дешевле, Эйб! — В глазах Купа вспыхнул шутливый огонек, и старый бухгалтер в отчаянии воздел руки.
— С тобой просто невозможно иметь дело! — воскликнул он. — Ты совершенно не слушаешь, что тебе говорят. Положение отчаянное. Куп, я обязан принять меры. Я уже подписал чеки для слуг. Выходное пособие для всего штата составило кругленькую сумму, но это, к счастью, последняя трата.
— Я свяжусь с риелторским агентством в понедельник, — тихо добавила Лиз. Ей ужасно не хотелось еще больше расстраивать Купа, но выхода не было. Не могла же она сдать флигель и гостевое крыло без его ведома! В глубине души Лиз, впрочем, считала, что Эйбу пришла в голову очень неплохая идея. Куп редко пользовался гостевым крылом, а про флигель у ворот он вообще не вспоминал уже лет пять.
Между тем оба были прекрасно обставлены и могли приносить действительно неплохие деньги. Возможно, если Куп сдаст их, он в конце концов сумеет выкарабкаться, к тому же у него просто не было выхода, поскольку расстаться с домом было выше его сил.
— Ну хорошо, хорошо, — неожиданно согласился Купер.
Очевидно, он наконец воспринял вещи реально. — Можете сдать флигель и гостевое крыло, только смотрите, чтобы в моем доме не поселился какой-нибудь маньяк-убийца.
Кроме этого, у меня есть еще условие: никаких детей и собак. И вообще я хочу, чтобы моими арендаторами были женщины, привлекательные женщины, желательно — не старше двадцати восьми. Отсматривать кандидаток я буду сам… — Он ухмыльнулся, но Лиз поняла, что Куп почти согласен. Она была рада, что он не стал упрямиться, но про себя решила — нужно постараться поскорее найти жильцов, пока он не передумал.
— У тебя все? — спросил Куп у Эйба и поднялся, давая понять, что на сегодня с него хватит. В самом деле, у него давно не было подобных столкновений с реальностью, и он был сыт по горло. Лиз видела — ее патрону очень хочется, чтобы бухгалтер поскорее убрался. Эйб, по-видимому, тоже решил, что перегибать палку не стоит.
— На сегодня все, — ответил он и тоже встал. — Постарайся не забыть мои слова. Куп. Обещай, что не будешь ничего покупать!
— Обещаю и даже клянусь. Буду ходить в дырявых носках и белье, лишь бы твоя душенька была довольна!
На это Эйб ничего не ответил, молча подошел к Ливермору и вручил ему конверты, которые предварительно достал из кейса, и попросил раздать их слугам. Всем им, не исключая самого дворецкого, предстояло искать себе новые места.
— Какой упрямый старикашка, — с улыбкой сказал Куп, когда Эйб вышел. — Должно быть, у него было трудное детство. Готов спорить: отец драл его ремнем за малейшую провинность, и он вымещал зло на мухах, обрывая им крылья. Бедный, бедный старина Эйб! Как, жаль, что он холост и у него нет никого, кто выбросил бы эти его ужасные костюмы!
— Он желает тебе только добра, Куп, — вступилась Лиз. — Я понимаю — разговор был нелегкий, но положение действительно угрожающее. Ты не волнуйся. В оставшиеся две недели я постараюсь как следует подготовить Палому. Быть может, Ливермор даже успеет научить ее следить за твоими костюмами.
— Меня просто в дрожь бросает, когда я думаю о том, что с ними теперь будет! Предупреди ее, по крайней мере, что мужские костюмы нельзя стирать в стиральных машинах и кипятить их тоже нельзя. Впрочем, вряд ли от ваших этих действий будет толк… — Куп обиженно фыркнул. — Как думаешь, не податься ли мне в комические актеры? Впрочем, в костюмах, за которыми следит Палома Вальдес, меня не возьмут даже клоуном в бродячий цирк! — Он перевел дух и добавил почти спокойно:
— А может, оно и к лучшему…
Одно могу сказать: теперь, когда в «Версале» останемся только ты, я и Палома, здесь будет гораздо тише и… — Он осекся, заметив выражение глаз Лиз. — Что случилось? Неужели этот старый мухомор уволил и тебя?!
В его голосе прорвались нотки самой настоящей паники, и Лиз в который уже раз почувствовала, как от жалости ее сердце буквально рвется на части. Ей потребовалось время, прежде чем она нашла в себе силы ответить.
— Нет, меня он не уволил, но… Я ухожу сама. Мне…
Я должна… — Она произнесла эти слова еле слышно. О том, что она решила уволиться, Лиз сообщила Эйбу еще накануне, и только поэтому он не уволил ее вместе с остальной прислугой.
— Почему?! — изумился Куп. — Почему ты должна уйти?
И что, скажи на милость, я буду без тебя делать?! Не говори глупости, Лиз. Уж лучше я продам «Версаль», чем останусь без тебя. Да я сам готов мыть здесь полы, лишь бы ты осталась!
— Это не поможет. — Лиз судорожно сглотнула, почувствовав подкативший к горлу комок. — Даже если бы у тебя были деньги, я бы все равно ушла. Дело в том, — что я… Я выхожу замуж, Куп.
— Что-о?.. Выходишь замуж? За кого? Надеюсь, не за того кривоногого зубного врача из Сан-Диего?
Этой истории было уже лет пять, но Куп, подобно многим беспечным людям, не замечал бега времени. Как, впрочем, и многого другого. Но он не мог представить себя без Лиз, и ему даже не приходило в голову, что она может выйти замуж. Сейчас ей было пятьдесят два, и Купу порой казалось, что Лиз была с ним всегда — и всегда будет. Для него она давно перестала быть секретаршей и превратилась почти что в члена семьи.
По щекам Лиз покатились слезы.
— Нет. Мой муж… будущий муж работает биржевым маклером в Сан-Франциско.
— И когда… когда он у тебя появился?
— Примерно три года назад. Тогда я не думала, что мы поженимся, но… В прошлом году я тебе про него рассказывала. Мне казалось — мы так и будем встречаться время от времени, но в этом году он решил удалиться от дел. Он хочет, чтобы я поехала с ним путешествовать. У него есть дети, но они давно выросли, и он сказал мне: сейчас или никогда.
Вот я и подумала, что не должна упускать такой шанс, потому что другого у меня, наверное, уже не будет.
— А сколько ему лет? — спросил Купер, все еще не в силах оправиться от потрясения. Это была самая скверная новость за весь день, который и без того нельзя было назвать удачным.
— Ему пятьдесят девять, и он довольно хорошо обеспечен. У него квартира в Лондоне и очень милый дом в Сан-Франциско. Но он продал его и купил для нас квартиру на Ноб-Хилл.
— В Сан-Франциско? — переспросил Купер. — Да ты там ноги протянешь от скуки. Или — того хуже — погибнешь во время землетрясения. Поверь, Лиз, тебе там не понравится! — У Купера даже голова закружилась. Кажется, Лиз и вправду его бросает… Но как он сумеет обойтись без нее?
Кто будет вести его дела?!
— Может быть, ты и прав, — всхлипнула Лиз, не в силах сдержать слезы. — Но я подумала, что хотя бы разок мне необходимо побывать замужем, чтобы потом… в старости, я могла сказать себе: я ничем не хуже других. Ты… ты можешь звонить мне в любое время, когда захочешь.
— А кто будет организовывать мои встречи, следить за расписанием и разговаривать с агентом? Ведь не Палома же!..
— Твой агент сказал, что он сделает для тебя все, что в его силах. А Эйб будет следить за бухгалтерией и заниматься прочими финансовыми вопросами. Он сказал, что возьмет эту функцию целиком на себя. Так что мне фактически будет нечего делать.
Лиз немного лукавила, стараясь как-то успокоить Купа.
На самом деле ее обязанности были гораздо шире. Так, например, она вела телефонные переговоры с многочисленными подружками Купа и сообщала его пресс-атташе свежую информацию о его частной жизни — по большей части о том, с кем Куп встречается в данный отрезок времени. Теперь Куп вынужден был разбираться с телефонными звонками сам, что было для него делом совершенно новым. Лиз понимала, что худо-бедно он с ним справится, и все равно у нее было такое чувство, будто она предала его.
— Ты действительно любишь этого парня или просто боишься остаться старой девой? — спросил напрямик Куп. Ему даже не приходило в голову, что Лиз все еще может хотеть выйти замуж. Она никогда не заговаривала с ним об этом, а он в свою очередь никогда не расспрашивал о ее личной жизни. Лишь изредка в разговоре с ним Лиз вскользь упоминала какое-то мужское имя, да и, по правде говоря, на свидания, встречи, ухаживания у нее практически не было времени. Она была настолько занята делами Купа, организовывая для него встречи и поездки, заказывая билеты, бронируя номера в отелях, оплачивая неотложные счета и договариваясь о продлении кредита, что ее встречи с мужчиной, за которого Лиз теперь собиралась замуж, можно было пересчитать по пальцам. Именно поэтому ее жених в конце концов не выдержал и поставил вопрос ребром: или — или. Сам он считал Купера Уинслоу самовлюбленным старым эгоистом и мечтал вырвать Лиз из его лап.
— Мне кажется — люблю. Его зовут Тед Фортинбрасс, он неплохой человек и очень добр ко мне. Он говорит, что хочет заботиться обо мне, к тому же у него две очаровательные дочери.
— Сколько им? Не могу представить тебя в роли матери семейства, пусть оно и досталось тебе готовеньким.
— О, они давно взрослые. — Лиз уже говорила ему об этом, но Куп по обыкновению пропустил ее слова мимо ушей. — Одной девятнадцать, а другой уже двадцать три.
Они действительно мне нравятся, и, кажется, я тоже им понравилась. Их мать умерла, когда они были совсем крошками, и Телу пришлось самому их воспитывать. И знаешь, у него получилось! Его старшая дочь работает в Нью-Йорке, а младшая заканчивает подготовительные курсы при медицинском колледже в Стэнфорде.
— Не могу поверить! — простонал Куп. Он совершенно забыл и о том, что ему предстоит несколько месяцев жестокой экономии, и о том, что ему придется сдать внаем флигель и гостевое крыло, чтобы поправить свои дела. Все померкло перед перспективой потери Лиз.
— И когда ты выходишь замуж? Дата уже назначена?
— Ровно через две недели, как только закончу свои дела здесь, — ответила Лиз и снова расплакалась. Ей самой начинало казаться, что она совершает кошмарную ошибку.
— Может быть, ты хотела бы отпраздновать свадьбу здесь, в «Версале»? — неожиданно предложил Куп.
— Нет, мы решили собраться в доме друзей Теда в Нале, — сквозь слезы ответила Лиз.
— Это звучит ужасно! — совершенно искренне заметил Куп. — Значит, у тебя будет скромная по числу гостей свадьба? Сколько человек вы собираетесь пригласить?
— Немного. Будут только его дочери и еще две супружеские пары — друзья Теда. Если бы мы устраивали что-то более грандиозное, я бы непременно пригласила тебя, Куп.
Горькая правда заключалась в том, что Лиз было просто некогда продумать и организовать собственную свадьбу.
Все ее свободное время уходило на заботы о Купе. А Тед не хотел больше ждать. Он знал, что, если они отложат свадьбу, Лиз никогда не уйдет от своего босса.
— И когда ты это решила?
Лиз слабо улыбнулась:
— Неделю назад.
Именно в прошлый уикенд Тед неожиданно приехал в Лос-Анджелес, чтобы заставить ее принять окончательное решение. И в конце концов, Лиз уступила. Оказалось кстати и то обстоятельство, что как раз в это время Эйб решил уволить всю прислугу, и Лиз поняла, что другого удобного случая может не представиться. По сути дела, увольняясь, она делала Купу большое одолжение, так как платить ей он тоже не мог, однако Лиз понимала, что им обоим будет очень нелегко расстаться друг с другом. Куп был таким беспомощным, таким доверчивым, к тому же за прошедшие двадцать два года Лиз успела его избаловать. Она постоянно беспокоилась о нем, опекала, оберегала от неприятностей, насколько это было в ее силах. Она уже сейчас знала, что после переезда в Сан-Франциско еще долго будет не спать по ночам, будет думать о нем и тревожиться, как тревожится мать о своем ребенке. И в каком-то смысле Куп действительно заменил ей детей, которых у Лиз никогда не было и которых она перестала хотеть много лет назад.
Когда Лиз уходила. Куп все еще выглядел растерянным, так что ей пришлось в последний раз ответить на телефонный звонок. Звонила Намела, его теперешняя подружка. Ей было двадцать два года, и она была слишком молода даже по стандартам Купа, который принципиально не имел дела с женщинами старше тридцати. Намела была моделью, но мечтала сниматься в кино и стать знаменитой актрисой.
Купер познакомился с ней на фотосессии, когда снимался для какого-то шикарного журнала. Редакционный совет нанял дюжину моделей, которые должны были с обожанием глядеть на Купа, а Намела оказалась из них самой красивой. Они встречались уже почти месяц, и девушка была совершенно очарована Купом, хотя он и годился ей в дедушки — по крайней мере, по возрасту. Сегодня Куп собирался вести Памелу в «Плющ», и Лиз напомнила ему заехать за девушкой в половине восьмого.
Потом Куп крепко обнял Лиз на прощание и наполовину в шутку, наполовину всерьез пригласил возвращаться к нему, как только ей надоест быть замужней дамой. В глубине души он надеялся, что очень скоро так и произойдет. Теряя Лиз, он как будто терял одновременно и очень близкого человека, и лучшего друга.
Садясь в машину, Лиз не сдержалась и расплакалась. Она искренне любила Теда, но не представляла себе жизни без Купера. За годы, что она проработала у него. Куп стал для нее всем: лучшим другом, братом, сыном, ее героем. Она почти обожествляла его, и ей потребовалась вся ее сила, все мужество и решимость, чтобы сначала согласиться на брак с Тедом, а потом еще и сообщить об этом Купу. Из-за этого Лиз целую неделю почти не спала, и все сегодняшнее утро — пока она ждала возвращения Купа — ее не покидало ощущение, что она вот-вот потеряет сознание. Лиз была даже благодарна Эйбу, который немного отвлек ее от мрачных мыслей.
Лиз была так расстроена, что, выезжая из ворот особняка, едва не врезалась в двигавшийся по улице автомобиль. Только теперь она осознала, насколько сильно подействовало на нее расставание с Купом. Уйти от него было равнозначно тому, чтобы покинуть монастырь — или заново родиться на свет. Что ж, оставалось только надеяться, что она приняла правильное решение и никогда не пожалеет об этом.
Когда Лиз ушла, Куп вернулся в библиотеку, налил себе еще один бокал шампанского и сделал хороший глоток. Все еще держа бокал в руке, он медленно поднялся по лестнице на второй этаж и направился к своей спальне. В коридоре ему встретилась миниатюрная женщина в белой униформе горничной. Спереди на платье красовалось большое красное пятно — не то кетчуп, не то суп с помидорами. Черные волосы горничной были заплетены в длинную косу, достававшую почти до талии, глаза прятались за темными очками. Горничная пылесосила ковровую дорожку и что-то напевала себе под нос.
— Это ты — Палома? — с любопытством осведомился Куп.
Он был совершенно уверен, что видит девушку в первый раз. Впрочем, он тут же подумал, что лучше бы он вообще ее не видел. На ногах горничной он увидел пушистые тапочки «под леопарда» и поморщился.
— Да, мистер Инслу? — В том, как она держалась, было что-то очень независимое и гордое. Горничная и не подумала снять очки; она лишь повернулась к нему, и Куп, не видя ее глаз, не мог понять, как она выглядит. Он даже не мог сказать, сколько ей лет; в конце концов он решил, что Паломе, скорее всего, далеко за тридцать.
— Моя фамилия произносится «Уинслоу», — поправил он. — Я вижу, с вами стряслась какая-то неприятность? — И Куп указал па пятно, которое имело такую форму, словно кто-то швырнул в Палому куском пиццы.
— У нас на обед быть эспагетти, мистар Инслу. Я уронить ложку на форма, а запасная у меня нет. Здесь нет.
— Вкусные, должно быть, были спагетти, — заметил Куп, обходя застывшую на дороге горничную. Он все еще думал о Лиз, но теперь к этим мыслям прибавились и другие заботы. Интересно, что будет с его вещами, если эта Палома возьмется за ними ухаживать? И с домом? Что будет с ним самим?
Куп тихо отворил дверь спальни, вошел и закрыл ее за собой. Палома, провожавшая его взглядом, шумно вздохнула и закатила глаза. Сегодня Куп впервые заговорил с ней, однако, если судить по тому немногому, что она о нем знала, он был человеком не особенно приятным. Паломе, во всяком случае, он ни капельки не нравился. Этот семидесятилетний самовлюбленный донжуан встречался с девушками, которые годились ему во внучки, и был эгоистом до мозга костей. Его обаяние совсем не трогало Палому, поэтому она считала, что и любовницы Купа ищут в нем только корысти.
Нет, положительно он ей не нравился.
Придя к такому выводу, Палома еще раз вздохнула и продолжила пылесосить ковер. Как и Куп, она была не особенно рада тому обстоятельству, что после увольнения всей прислуги они останутся в доме практически вдвоем. Но делать было нечего; только ее не уволил этот старый морщинистый гусак — бухгалтер Купа, и Палома не собиралась с ним спорить. В Сан-Сальвадоре у нее осталось слишком много родственников, в том числе — больная мать, которых Паломе приходилось содержать, и поэтому деньги ей были очень нужны, даже если это означало, что ей придется обслуживать таких типов, как этот мистер Шишка-На-Ровном-Месте.
