Чудо

О книге

 Страшный ураган превратил в руины тихую, респектабельную улицу Сан-Франциско. Ураган, во время которого произошла случайная встреча миллионера Куинна Томпсона и одинокой, несчастной Мэгги Дартман.

 Казалось, у Куинна и Мэгги, поглощенных своими переживаниями, не может быть ничего общего.

 Но не все так просто.

 Робко, исподволь начинают пробиваться ростки нежной дружбы, которая, пройдя через все испытания, вырастает в большое, сильное чувство…


Глава 1

 Дождливым ноябрьским днем парусная шлюпка «Виктория» элегантно продвигалась вдоль побережья к старому порту Антиб. Море было неспокойно. Куинн Томпсон молча стоял на палубе и, поглядывая на паруса, смаковал последние мгновения на ее борту. Непогода, серенький денек или даже бушующее море ему были нипочем. Он был старым, закаленным морским волком. А «Виктория» была стопятидесятифутовой парусной лодкой со вспомогательным двигателем, зафрахтованной у человека, с которым ему нередко приходилось осуществлять деловые операции в Лондоне. В том году у ее владельца изменились планы, и Куинн с радостью воспользовался возможностью зафрахтовать лодку с августа. Он проводил на борту яхты много времени, и время это шло ему на пользу во всех отношениях. Он окреп физически и стал более спокойным, чем перед выходом в плавание. Он был красивым, энергичным и моложавым мужчиной. И до некоторой степени смирился со своей судьбой.

 Куинн поднялся на борт яхты в Италии, потом провел некоторое время в испанских и французских водах. В заливе Львов он по традиции попал в полосу непогоды и испытал захватывающие ощущения непродолжительного и неожиданного шторма. Потом, побывав в Швеции и Норвегии, он не спеша, возвратился с заходом в несколько немецких портов. Куинн провел на борту яхты три месяца не без пользы. Это дало столь необходимое ему время поразмыслить и прийти в себя после всего, что случилось. Возвращение в Калифорнию он откладывал из месяца в месяц. Возвращаться домой ему было незачем. Но с наступлением зимы он понял, что откладывать возвращение домой больше нельзя. Владелец «Виктории» хотел, чтобы яхта ждала его в Карибском море к Рождеству, и это условие было оговорено заранее. За три месяца пребывания на борту яхты Куинн заплатил целое состояние, но ничуть не жалел об этом. Высокая цена фрахта для Куинна Томпсона ничего не значила. Он мог себе позволить не только это, но и гораздо больше. Удача сопутствовала ему во всем.

 Время, проведенное на борту яхты, напомнило ему также, что он страстно любит ходить под парусами. Одиночество его не смущало. Он любил одиночество, а члены экипажа не только отлично знали свое дело, но и умели быть незаметными. На них произвела впечатление его сноровка, и они быстро поняли, что он разбирается в том, как обращаться с «Викторией», гораздо лучше, чем ее владелец, который почти ничего о ней не знал. Для Куинна важнее всего было то, что пребывание на яхте давало возможность уйти от всего мира и насладиться райским блаженством. Особое удовольствие доставляло ему плавание по фьордам, суровая красота которых, казалось, в большей степени нравилась ему, чем яркие и шумные или романтические порты Средиземноморья, заходить в которые он обычно избегал.

 Чемоданы были уже уложены и приготовлены, и он, хорошо знакомый к тому времени со слаженной работой экипажа, знал, что не пройдет и нескольких часов, как все следы его пребывания на борту исчезнут. Экипаж состоял из шестерых мужчин и одной женщины, жены капитана, которая исполняла обязанности стюардессы. Как и все остальные, она была незаметной, вежливой и немногословной. Как и владелец, все члены экипажа были англичанами. С капитаном у Куинна установилось удобное для обоих уважительное взаимопонимание.

 — Сожалею, что возвращаемся в такую непогоду, — с улыбкой сказал капитан, присоединяясь к стоящему на палубе Куинну.

 Он уже знал, что Куинн не обращает на это внимания. Куинн кивнул ему, ничуть не обеспокоенный ни волнами, разбивающимися о нос яхты, ни проливным дождем. На нем было штормовое обмундирование, и он, по правде говоря, любил бушующее море и был не прочь время от времени пережить шторм. Единственное, чего он не любил, так это расставаться. Куинн с капитаном провели немало времени в беседах о море и о местах, где им пришлось побывать. На капитана не могли не произвести впечатления размах путешествий Куинна и глубина его познаний. Куинн Томпсон был человеком многогранным, легендой мира международных финансов. Еще перед прибытием Куинна владелец яхты рассказал капитану о том, что он, начав чуть ли не с нуля, сумел сколотить огромное состояние. Не поскупившись на похвалу, он даже назвал его выдающимся человеком, и капитан, проплавав с Куинном три месяца, был полностью согласен с этим мнением. Томпсоном многие восхищались, некоторые побаивались, а кое-кто ненавидел — и не без оснований — этого прямолинейного, уверенного в себе человека. Могущественный, в чем-то загадочный, он не знал преград, если чего-то желал добиться. Он был генератором идей, обладал богатым творческим воображением и мало говорил, если не считать доставлявших огромное удовольствие капитану редких приступов общительности, которые случались обычно после нескольких порций бренди. Их беседы большей частью ограничивались мореплаванием. Эта тема больше всего доставляла им удовольствие.

 Капитан знал, что прошлой весной Куинн потерял жену. Куинн упоминал о ней пару раз. В начале путешествия капитан замечал у него тоскующий взгляд, и бывали дни, когда он мрачнел. Однако в большинстве случаев Куинн ничем не выдавал своего настроения. Один раз Куинн упомянул о дочери, но больше ничего не рассказывал. Он был из тех, кто всегда готов поделиться идеями, но редко делится чувствами.

 — Вам следовало бы предложить мистеру Беркли продать вам «Викторию», — с надеждой в голосе сказал капитан, когда команда убирала паруса, и, взглянув через плечо на Куинна, включил двигатель, направляясь в порт. Куинн улыбнулся в ответ на его замечание. Улыбался он редко, но когда улыбался, это было великолепное зрелище. Улыбка освещала его лицо, словно летнее солнце, хотя гораздо чаще настроение у него оставалось зимним. Но когда он смеялся, он становился другим человеком.

 — Я уже думал об этом, — признался Куинн, — но он, мне кажется, ее не продаст.

 Прежде чем зафрахтовать яхту, Куинн уже спрашивал Джона Беркли относительно такой возможности, но тот ответил, что продаст ее, только если его вынудят обстоятельства, и добавил, что скорее отдаст свою жену и детей, чем яхту. К такой позиции Куинн отнесся с пониманием и уважением. Капитану он эти слова не передал. Но за последние три месяца мысль о покупке яхты все больше и больше нравилась ему. Собственной яхты у него не было уже много лет, и теперь, если ему придет в голову купить яхту, никто этому не воспрепятствует.

 — Вам следует иметь свою яхту, сэр, — осмелился высказать свое мнение капитан. Он бы с удовольствием стал работать на него. Характер у Куинна был нелегкий, но он был справедлив и уважителен, и плавать с ним было бы интересно. Он разбирался в морском деле и побывал в таких местах, которые Джону Беркли и не снились. Весь экипаж был в восторге от трех месяцев плавания с Куинном Томпсоном. Сам Куинн тоже подумывал о покупке или строительстве яхты, особенно сейчас, когда истекли три месяца его плавания на «Виктории». Тогда бы и решился вопрос об отъезде из Сан-Франциско. Он уже намеревался продать дом и купить жилье где-нибудь в Европе. Ему был шестьдесят один год, он почти два года назад удалился от дел, а теперь, когда умерла Джейн, у него больше не было никаких причин оставаться в Сан-Франциско. Он понимал, что лодка могла бы вернуть ему радость жизни. «Виктория» уже помогла ему в этом. Люди часто разочаровывают друг друга. Лодки — никогда.

 — Я и сам все утро думал об этом, — тихо сказал Куинн. Ему не хотелось покидать «Викторию», и он знал, что через два дня она отправится к Гибралтару, оттуда — в Сен-Мартен, где к Рождеству ее будет ждать владелец с женой и детишками. Деньги, которые Куинн уплатил ему за фрахт, помогут Беркли удержать яхту в своем владении, по меньшей мере, еще в течение года. — Не знаете, продается ли где-нибудь сейчас яхта вроде этой? — спросил Куинн.

 Капитан, обдумывая вопрос, не повернул головы, а смотрел, не отводя глаз, прямо по курсу, потому что они входили в канал.

 — Боюсь, ни одной такой, которая соответствовала бы вашим стандартам, — сказал капитан. На рынке всегда покупались и продавались большие моторные катера, но найти подходящую яхту было гораздо труднее. В большинстве случаев хозяева любили свои яхты и с трудом расставались с ними. Он все еще думал об этом, когда к ним присоединился первый помощник. Капитан задал ему тот же вопрос, и Куинн сразу же насторожился, заметив, что он кивнул.

 — Я слышал об одной такой две недели назад, когда мы покинули Норвегию. Ее строительство еще не закончено, но она предназначена для продажи. Сейчас она находится на верфи в Голландии. В прошлом году ее заказал Боб Рамзи, и он только что решил продать ее. Ему нужно судно большего размера. Но я слышал, что та, которая будет выставлена на продажу, настоящая красавица. Все трое мужчин не сомневались, что так оно и есть, если яхта заказана Бобом Рамзи. Он был известной фигурой среди моряков и владел тремя прекрасными яхтами, участвовавшими во всех европейских регатах, и обычно все призы доставались ему. Он и жил в Париже с женой-француженкой. Все построенные этим героем международного парусного спорта яхты отличались изысканной красотой.

 — Не знаете, на какой верфи она строится? — спросил Куинн, которому вдруг показалось, что сама судьба, возможно, подсказывает решение его проблемы.

 — Знаю, — с готовностью ответил молодой капитан. — Если хотите, то, как только мы встанем в док, я им позвоню от вашего имени.

 В тот день Куинн вылетал вечерним рейсом в Лондон, предполагая провести ночь в гостинице и на следующее утро вылететь в Сан-Франциско. Он позвонил своей дочери Алекс в Женеву, предложив встретиться перед отлетом домой, но она сказала, что не может оставить детей. Он знал истинную причину ее нежелания видеться, и у него больше не было сил этому сопротивляться. Горькие баталии между ними слишком долго продолжались. Она считала, что в детстве отец уделял ей до обидного мало времени. А несколько месяцев назад обвинила в том, что он слишком поздно сообщил ей о болезни матери. Позвонить ей раньше Куинну мешали упрямая надежда и нежелание признать очевидное. Оба они — и он, и Джейн — отказывались поверить, что она действительно умирает. Они продолжали убеждать и себя, и друг друга, что она выживет. А к тому времени, как Джейн согласилась позволить ему позвонить дочери, до конца оставалось всего несколько дней. Но даже тогда они не верили в печальный исход. Теперь ему иногда казалось, что они подсознательно хотели побыть эти последние дни вдвоем, не думая при этом об Алекс.

 Когда Алекс прилетела домой к матери, болезнь уже оказала на Джейн разрушительное воздействие. Алекс прибыла за два дня до ее смерти, когда Джейн либо страдала от непереносимой боли, либо была под действием сильнодействующих обезболивающих лекарств. Алекс почти не удалось поговорить с матерью, кроме редких моментов просветления, когда Джейн продолжала уверять, что с ней все будет в порядке. Алекс онемела от горя и потрясения и пришла в негодование. Ее страдания и чувство утраты добавились к обиде, которую она всегда испытывала по отношению к нему, и вылились в возмутительный поступок. Возвратившись к себе, она написала ему гневное письмо и уже многие месяцы после этого сама не звонила ему по телефону. Несмотря на то, что Джейн перед смертью умоляла их помириться и заботиться друг о друге, Куинн после смерти жены не смел больше тревожить Алекс. Он знал, что Джейн расстроило бы их взаимное отчуждение, и ему было от этого не по себе, но он не мог ничего сделать. В глубине души он считал, что Алекс в чем-то права. Сами того не желая, они с Джейн почти не оставили ей времени на прощание.

 Звонок по телефону два дня назад с «Виктории» был последней, бесплодной попыткой навести мост через разделявшую их пропасть. Попытка столкнулась с холодным отпором. Похоже, никакой возможности сблизиться не осталось. Слишком долго кипело в ней возмущение его невниманием, возникшее в детские годы. В те годы, когда он строил свою империю, у него почти не оставалось времени на Джейн и детей. Жена его простила. Джейн всегда понимала, что он делает и как важно для него это, и никогда не упрекала его. Она гордилась его победами, как бы дорого они ни обходились ей. Но Алекс возненавидела его за частые отлучки и за кажущееся отсутствие интереса к ее детской жизни. Она сказала ему об этом в день похорон, возмущенная тем, что ее не предупредили о том, насколько серьезно больна мать. И хотя Алекс унаследовала от матери ее внешнюю хрупкость, она была такой же упрямой, как отец, а кое в чем даже еще упрямее. Она была такой же неуступчивой и неумолимой, каким он частенько бывал в прошлом. И теперь ему было нечем защититься от ее ярости. Он знал, что она права.

 Было у Куинна слабое место, о существовании которого знали немногие, но, прежде всего Джейн. Он тщательно скрывал эту ахиллесову пяту, а Джейн ее лелеяла, даже когда о ее существовании было можно только догадываться. Хотя Алекс унаследовала его силу воли, у нее не было присущего Джейн сострадания. Была в ней этакая холодность, которая даже пугала Куинна. Она была зла на него долгие годы и не скрывала, что не намерена сменить гнев на милость, особенно теперь, когда, как ей казалось, ее лишили возможности провести с матерью последние дни ее жизни. Это нанесло окончательный удар по отношениям отца и дочери. И он не желал делить Джейн с дочерью. Им нужно было о многом сказать друг другу. Из-за своих частых отлучек он многое не успел сказать жене или даже не думал, что должен сказать. В конце концов, он сказал ей все. Они оба сказали все. И тогда, в эти последние недели, она позволила ему прочесть свои дневники и свои стихи. Ему всегда казалось, что он знает жену, но только перед ее смертью он понял, что не знал.

 Под внешним спокойствием и сдержанностью скрывалась женщина, обладающая безграничной теплотой, любовью и страстью, причем все это было направлено на него, и глубину этих чувств он понял слишком поздно. Он никогда не сможет простить себе этого. В нужную минуту его никогда не было рядом с Джейн. Джейн могла бы злиться на него так же, как злилась Алекс, но она лишь еще больше любила его во время его бесконечных отлучек. Он испытывал мучительное чувство вины, которое не пройдет до конца жизни. Это казалось ему непростительным преступлением, особенно после того как он прочел ее дневники. Он взял их с собой в плавание и читал каждый вечер. Но еще сильнее, чем дневники, тронули его сердце ее стихи. Он никогда не знал женщин, которые были бы так же полны сочувствия, и желания простить, и были бы так же щедры, как она. Он даже не подозревал, каким редким сокровищем она была. Хуже всего, что по иронии судьбы он понял это только теперь, когда ее не стало. Поздно. Слишком поздно. Теперь он мог лишь сожалеть о своих ошибках и об ее утрате всю оставшуюся жизнь. Ничего не изменить, исправить или загладить, хотя он попросил у нее прощения. К тому же Джейн убедила его, что ему не о чем жалеть и не в чем себя упрекнуть. Она заверила его, что все эти годы была счастлива с ним, и это лишь усилило его чувство вины. Разве могла она быть счастлива с человеком, которого никогда не было рядом, который почти не обращал на нее внимания? Он понимал, в чем его вина и почему он так поступал. Он был, одержим своей империей, своими достижениями и своими собственными свершениями. Он редко думал о ком-нибудь другом, а меньше всего — о жене и детях. Он понимал, что у Алекс были все основания злиться на него, а у Джейн были все основания ненавидеть его. А она писала ему любовные стихи и была всей душой предана мужу, который этого не заслуживал. И теперь он почти каждую ночь видел Джейн во сне. В снах она просила его вернуться домой, умоляла не бросать ее или забыть совсем.

 Куинн удалился от дел за год до ее смерти, и они провели целый год, путешествуя по тем местам, в которых ему хотелось побывать. Как обычно, Джейн с готовностью соглашалась следовать за ним туда, куда ему хотелось. Они побывали на Бали, в Непале, Индии, в отдаленных районах Китая. Они вновь посетили места, которые нравились им обоим, — Марокко, Японию, Турцию. Целый год они путешествовали и впервые за многие годы стали еще ближе друг другу. Он уже забыл, какой она может быть забавной, какой общительной и как это приятно. Они снова влюбились друг в друга и никогда еще не были так счастливы, как тогда.

 То, что она серьезно больна, обнаружилось в Париже. В течение нескольких месяцев у нее были проблемы с желудком, но они решили, что это безобидные последствия их путешествий. После этого они улетели домой, и она снова прошла медицинское обследование. Оказалось, что дело обстоит хуже, чем они предполагали, но даже тогда оба не хотели верить ничему плохому. Прочитав ее дневники, он узнал, что она поняла, насколько серьезна ее болезнь, раньше, чем это сделал он. Но она, тем не менее, была убеждена, что ей удастся побороть болезнь. Она и раньше месяцами молча страдала, не желая портить путешествие, которое ему так хотелось совершить, и которого он так долго ждал. Она расстроилась из-за того, что их возвращение домой означало отказ от запланированной поездки в Бразилию и Аргентину. Без нее все это казалось теперь таким пустым и ненужным.

 Джейн было пятьдесят девять лет, когда она умерла, и они были женаты тридцать семь лет. Алекс было тридцать четыре года, а ее брату Дугу было бы сейчас тридцать шесть лет. Он погиб в результате несчастного случая, когда ему было тринадцать. Куинн только теперь понял, что едва знал сына. Ему было о чем сожалеть. А впереди достаточно времени для этого — вся оставшаяся жизнь. Джейн умерла в июне, а сейчас, когда они входили в старый порт Антиб, стоял ноябрь. Мучительные пять месяцев без нее тянулись бесконечно. Куинн был абсолютно уверен, что не простит себе того, что не оправдал ее ожиданий. Его сны и дневники Джейн служили постоянным напоминанием о его ошибках. Алекс давно осудила его и признала виновным. Он был склонен согласиться с ней.

 Капитан пришел в каюту Куинна после того, как яхту поставили в док, чтобы сообщить ему информацию о яхте, которая строится на верфи в Голландии и предназначена для продажи. Он только что сам позвонил на верфь. Перешагивая через порог каюты, он улыбался.

 — Длиной она сто восемьдесят футов и, судя по всему, настоящая красавица, — сияя, заявил он. — Это кеч, [1] и на верфи говорят, что к ней проявляют интерес, но пока еще ее не купили. Рамзи только что решил продать ее.

 Глаза мужчин встретились взглядом, и по физиономии Куинна медленно расползлась улыбка. Таким счастливым капитан его видел впервые. Большую часть плавания Куинна, казалось, что-то мучило.

 — Вы не собираетесь поехать и посмотреть на нее, сэр? — поинтересовался капитан. Я с удовольствием поменял бы для вас рейс. Есть рейс на Амстердам через полчаса после рейса, которым вы собирались лететь в Лондон.

 Куинн не верил своим ушам. С ума сойти! Яхта длиной сто восемьдесят футов! Но почему бы и нет? Он мог бы плавать вокруг света всю оставшуюся жизнь. Что может быть лучше? Он мог бы жить на яхте и посетить все те места, которые любил, а также те, где еще не успел побывать. С собой он взял бы только дневники и стихи Джейн. Сейчас все остальное не имело для него значения. Он уже несколько раз перечитал их. И всякий раз ее безграничная любовь к нему была для него потрясением.

 — Вам это не кажется безумной прихотью? — спросил у капитана Куинн, откидываясь на спинку кресла в своей каюте и представив себе на минуту стовосьмидесятифутовую красавицу яхту. Он чувствовал, что не заслужил этого, но ничего другого не хотел. На яхте он мог, наконец, уйти от окружающего мира и замкнуться в самом себе.

 — Это вовсе не безумная прихоть, сэр. Стыдно такому моряку, как вы, не иметь собственной лодки.

 Капитан хотел сказать, что с удовольствием стал бы работать у Куинна, но побоялся показаться навязчивым. Однако если Куинн купит лодку, он непременно предложит ему свои услуги. Капитан и Джон Беркли, владелец «Виктории», недолюбливали друг друга. Куинн Томпсон был моряком от Бога. Джон Беркли использовал яхту для семейных нужд. Большую часть времени в плавании они стояли в каком-нибудь порту или бросали где-нибудь якорь, чтобы искупаться.

 — До завершения ее строительства остался год или чуть меньше, если вы их поторопите. К концу следующего лета вы могли бы отправиться на ней куда пожелаете. Или, в крайнем случае, через год, сэр.

 — Ладно, — с решительным видом сказал вдруг Куинн. — Давайте попробуем. Вас не затруднит сменить мой рейс? Я мог бы вылететь в Лондон после того, как взгляну на нее. — Никто нигде не ждал его и никто теперь не станет возражать, если он захочет купить яхту. — Могу ли я попросить вас позвонить на верфь и предупредить о моем приезде? — В глазах Куинна светилась надежда.

 — С удовольствием сделаю это, сэр. Я позвоню владельцу верфи и скажу, чтобы он ждал вас.

 — Нужно еще зарезервировать номер в «Амстеле». На одну ночь. Утром прямо с верфи я поеду в аэропорт и улечу в Лондон.

 Принятое решение его взбудоражило. К тому же, если яхта ему не понравится, он не обязан ее покупать. Он даже мог бы заказать строительство совсем нового судна, но для этого потребовалось бы гораздо больше времени. На строительство яхты, подобной той, которую заказал Рамзи, потребовалось бы не меньше двух лет.

 Капитан все уладил, и полчаса спустя Куинн, пожав руку каждому члену экипажа, поблагодарил всех за доброе отношение. Для каждого он оставил щедрые чаевые и выписал чек на кругленькую сумму для капитана, пообещав известить его о том, как обернутся дела в Голландии. В лимузине, мчащемся в аэропорт Ниццы, Куинн ощутил застарелую боль: ему хотелось рассказать Джейн о том, что он собирался сделать и что, как он надеялся, произойдет в Голландии. Ему всегда хотелось чем-нибудь с ней поделиться, и это напоминало ему, как опустела без нее жизнь. Он на мгновение закрыл глаза, думая о жене, потом заставил себя снова их открыть. Какой смысл позволять себе снова погружаться в темную пучину горя? Яхта, конечно, никогда не сможет заменить ему Джейн. Но с ее помощью удалось бы избежать тех мест, где они были счастливы с Джейн, видеть их было слишком мучительно. Яхта могла бы стать для него тем, ради чего стоит жить. Он был уверен, что Джейн порадовалась бы за него. Она всегда одобряла его поступки. Она поддерживала его во всем и восхищалась каждой идеей, пусть даже остальным она казалась бредовой. Джейн поняла бы его как никто другой. Потому что только она любила его по-настоящему. Раньше он и не задумывался, насколько сильно она его любит, зато теперь не сомневался в этом. Вся его жизнь с ней была похожа на поэму о любви, вроде стихов, которые она ему оставила.