О книге
Это – вечная сказка о Золушке, сказка, так и не утратившая своего очарования. Это – блестящий Голливуд, город циничных негодяев и самовлюбленных красавиц, город славы и богатства, коварства и соперничества. Это – история восхождения к славе прекрасной Кристел Уайтт, история ее нежной и страстной любви, верности первому, еще полудетскому чувству, которое с годами становится лишь сильнее...
1
В утренней тишине Александровской долины уже начали перекликаться птицы, и солнце, медленно поднимающееся из-за гор, запустило свои золотые пальцы в светлеющее небо, окрасив его местами в пурпурный цвет. Листья на деревьях тихонечко перешептывались от малейшего дуновения легкого ветерка, и Кристел молча стояла в сырой траве, наблюдая, как прозрачное небо начинает розоветь. На мгновение птицы перестали петь, казалось, их тоже заворожила красота долины. Эти обширные, поросшие сочной травой поля, окруженные грядой неровных холмов, небольшие стада мирно пасущегося скота принадлежали ее отцу. Отцовское ранчо охватывало две сотни акров плодородной земли, на которой раскинулись поля пшеницы, ореховые рощи и виноградники, разгуливал племенной скот, приносящий основной доход семье Уайттов. Их ранчо существовало уже сотню лет. Кристел была просто влюблена в этот сказочный уголок природы. Казалось, она безмолвно беседует с духами, населяющими долину и известными только ей. Они были повсюду: и в высокой, шелестящей на ветру траве, и в лучике солнца, нежно коснувшегося ее волос цвета спелой пшеницы. Девушка начала тихонько напевать. У нее были глаза цвета летнего неба, а ноги длинные и красивые; вдруг она сорвалась с места и побежала к реке, приминая босыми ступнями мокрую траву. Сидя на гладком сером камне и чувствуя, как ледяная вода омывает ее босые ноги, девушка продолжала наблюдать, как солнечный свет медленно окрашивает высящиеся вдали скалы. Она любила встречать восход солнца, любила бегать по полям и ощущать себя частью этой природы и в то же время существом живым, молодым и свободным. Это истинное наслаждение: сидеть на камне и петь в этой тишине раннего утра. Казалось, голос не принадлежит ей, он рвался наружу, наполнял тишину волшебным очарованием. Эта утренняя песня, которую мог слышать только Бог, казалось, имеет для Кристел особое значение.
На ранчо работники ухаживали за скотом, мексиканцы убирали пшеницу и виноград, за всем этим следил отец. Но среди них не было ни одного человека, который бы любил эту землю так искренне, как она или ее отец, Тэд Уайтт. Ее брат Джед, окончив школу, начал помогать отцу, но в шестнадцать лет ему больше нравились другие занятия: например, взять отцовский автомобиль и прокатиться с друзьями в Напу, которая была почти в часе езды от их родного Джим-Тауна. Он был симпатичным парнем, с такими же, как у отца, темными волосами. И так же прекрасно умел укрощать диких лошадей. Но ни в нем, ни в его сестре Бекки не было и намека на ту лирическую красоту, которая в полной мере была присуща Кристел. Сегодня Бекки выходила замуж, и Кристел прекрасно знала, что их мать и бабушка уже хлопочут на кухне. Она слышала их голоса, когда сама тихо кралась по дому, чтобы убежать сюда и посмотреть, как из-за гор поднимается солнце. Она начала медленно переходить горную речку, чувствуя, как от ледяной воды, доходящей до бедер, немеют ноги и пощипывает коленки. В тишине летнего утра раздался ее громкий смех, когда она стянула через голову хлопчатобумажную ночную рубашку и бросила ее на берег. Она знала, что никто не сможет увидеть ее, грациозно стоящую посреди потока и даже не сознающую, как завораживающе она красива – юная Венера, выходящая из горной речки посреди Александровской долины. Издалека ее можно было принять за взрослую женщину, когда она, придерживая одной рукой на макушке длинные белокурые волосы, медленно опускалась и ледяная вода омывала каждый изгиб ее прекрасного тела. Только ее близкие и знакомые знали, как она молода. Незнакомцу она показалась бы вполне взрослой, восемнадцати – двадцатилетней женщиной с прекрасной фигурой. На мир она смотрела огромными голубыми глазами. Она весело зажмурилась, глядя на восходящее солнце, и в его лучах ее изумительное тело казалось вылепленным из нежно-розового мрамора. Но она не была женщиной, она была еще совсем ребенком, четырнадцатилетним ребенком. Только этим летом ей должно было исполниться пятнадцать. Она рассмеялась, представив себе, как они будут искать ее, как зайдут в комнату, чтобы поднять с постели и отправить на кухню; как, обнаружив, что ее нет, разозлится сестра, а бабушка в раздражении зашамкает беззубым ртом. Как всегда, она опять сбежала от них. Это было ее любимым занятием: ускользнуть от повседневных обязанностей и убежать, затеряться где-нибудь на ранчо, пробираясь сквозь высокую траву, или спрятаться в лесу от зимнего дождя, или скакать без седла на лошади, напевая себе под нос, до самых холмов, посещать те укромные уголки, которые она примечала во время их с отцом длинных прогулок. Здесь она родилась, и однажды, когда она будет совсем старой, такой, как бабушка Минерва, и, может, даже еще старее, она умрет здесь. Она любила ранчо и эту долину всем сердцем, и эту любовь унаследовала от отца. Так же, как и он, она радовалась этой плодородной земле, сочной зелени, покрывавшей, словно ковром, весенние холмы. Она улыбнулась, заметив стоящего неподалеку оленя. Это ее мир, и для Кристел нет врагов в этом мире, нет никакой опасности и тайных страхов. Она сама часть этого уголка природы и ни на минуту не сомневалась, что ее здесь не может поджидать никакая опасность.
Все еще не отрывая взгляда от восходящего солнца, она медленно двинулась к берегу, легко ступая длинными ногами по острым камням, и, дойдя до своей ночной рубашки, подняла ее и легко надела через голову. Ткань тут же прилипла к мокрому телу, а белокурые волосы рассыпались по спине. Жаль, но она знала, что ей пора возвращаться, ведь домашние наверняка уже в ярости. Мать уж точно нажаловалась отцу. А ведь вчера она помогала готовить двадцать четыре яблочных пирога, пекла хлеб, разделывала цыплят, следила за тем, как коптятся семь окороков, и начиняла базиликом и грецкими орехами бесчисленное множество огромных сочных помидоров. Всю свою часть работы она сделала, теперь все, что ей оставалось, – беспокоиться и путаться у всех под ногами да еще слушать, как Бекки орет на брата. А для того чтобы принять душ, одеться и явиться в церковь к одиннадцати часам – на это у нее есть масса времени. Ее присутствие в доме вовсе не обязательно, им только кажется, что она нужна им. Ей гораздо больше хочется побродить по полям или поплескаться в горной речке этим солнечным утром. Воздух между тем уже начал прогреваться, а утренний ветерок почти стих. Да, для свадьбы сестры день просто отличный.
Она уже видела вдалеке их дом, когда услышала визгливый голос бабушки, зовущей ее с крыльца кухни: «Кри-и-сте-ел!» Ее имя, казалось, эхом отдается по всей долине, она засмеялась и помчалась к дому – длинноногая девочка с развевающимися за спиной волосами.
– Кристел!
Девушка приближалась к старой женщине, стоящей на крыльце кухни. Бабушка Минерва облачилась в черное платье, которое надевала всегда, когда ей предстояла большая работа на кухне. Поверх платья красовался чистый белый фартук. Ее губы гневно сжались, когда она увидела Кристел, вприпрыжку приближающуюся к дому в белой хлопчатобумажной ночной рубашке, прилипшей к мокрому телу. В движениях девушки не было ни капли жеманства или скованности, она вела себя непосредственно, как ребенок, совершенно не сознавая, насколько она красива. Она и была еще совсем ребенком, и, казалось, должна пройти вечность, прежде чем она почувствует себя женщиной.
– Кристел! Ты только посмотри на себя! Тебя всю можно разглядеть через эту ночную рубашку! Ты уже не маленькая девочка. Что, если кто-нибудь из мужчин тебя увидит?
– Но, бабушка, ведь сегодня суббота... и здесь никого нет. – Она посмотрела прямо в старое морщинистое лицо и улыбнулась широкой, открытой улыбкой, в которой не было ни тени раскаяния или смущения.
– Тебе, должно быть, самой стыдно, и вообще пора готовиться к свадьбе сестры, – укоризненно ворчала бабушка, вытирая руки о фартук. – Носишься по полям на рассвете, как дикая кошка. А между прочим, у нас тут полно работы, Кристел Уайтт. Зайди в дом и посмотри, чем ты можешь помочь маме.
Кристел улыбнулась и побежала вокруг широкого крыльца к окну своей спальни, в которое ей ничего не стоило влезть, а бабушка с грохотом захлопнула дверь и вернулась на кухню помогать своей дочери.
Кристел, оказавшись в своей комнате, замерла на секунду, а потом, мурлыча что-то себе под нос, стянула ночную рубашку и небрежным движением забросила ее в угол, при этом ее взгляд упал на платье, которое она должна надеть на свадьбу: простое белое хлопчатобумажное платье с пышными рукавами и маленьким кружевным воротничком. Мать шила его сама и сделала все возможное, чтобы платье было как можно проще: никаких кружев, никаких украшений, которые могли бы подчеркнуть и без того ошеломляющую красоту дочери. Оно выглядело совсем по-детски, но Кристел ничего не имела против. Потом она сможет носить его в церковь. В Напе ей купили белые туфельки-лодочки, а отец привез пару капроновых чулок специально для нее. Бабушка, конечно, как всегда, начала неодобрительно ворчать, а мама сказала, что Кристел еще слишком мала, чтобы носить их.
– Она же еще совсем ребенок, Тэд. – Оливию ужасно раздражало, что муж так откровенно балует их младшую дочь. Отец всегда приносил ей сладости или привозил из Напы или Сан-Франциско какие-нибудь невероятные наряды.
– Ничего, пусть чувствует, что она особенный ребенок.
Кристел с самого рождения стала предметом его обожания. Каждый раз, когда он ее видел, у него начинало щемить сердце. Она была еще совсем крошкой, ее головку окружал ореол очень светлых волос, а ее глаза, казалось, заглядывали прямо в его душу; ему всегда казалось, будто она хочет сказать что-то именно ему и никому другому. Ребенок с глазами, полными мечты, в ее облике было что-то завораживающее, что заставляло прохожих останавливаться и долго смотреть ей вслед. На нее всегда все смотрели. Кристел привлекала внимание людей не только своей красотой, но и чем-то другим, скрытым, казалось, в самой глубине ее души. Она не походила ни на кого из членов семьи, была совершенно особенной, а для отца была песней души. Именно он дал ей имя, когда впервые увидел малышку, которую Оливия прижимала к груди через несколько секунд после ее рождения. Чистая и прекрасная, Кристел. И это имя подходило ей как нельзя лучше, оно прекрасно гармонировало с ее ясными светлыми глазами и волосами платинового цвета. Даже ребятишки, с которыми она играла, будучи еще ребенком, понимали, что она не такая, как они, что она каким-то непостижимым образом отличается от них. Она была свободнее, естественнее, веселее, никогда не подчинялась тем правилам и запретам, которые пытались ей внушить домашние. С ней никто не мог сладить: ни нервная, вечно на что-то жалующаяся мать, ни сестра, которая была далеко не так красива, как Кристел, ни ее брат, который бесцеремонно издевался над младшей сестрой, ни даже грозная бабушка, переехавшая к ним, когда Кристел было семь лет и когда в Оризоне умер ее дедушка Ходгес. И только отец, казалось, понимал ее, только он видел, какая она замечательная, как диковинная птичка, которой хозяин время от времени разрешает вылетать из клетки и парить в вышине над всем земным и обыденным. Можно было подумать, что он верил, будто это существо передано ему прямо из рук Господа. Ради нее он всегда готов был идти против правил: приносил ей небольшие подарки и всячески выделял ее, зачастую к великому раздражению всех домашних.
– Кристел! – За дверью раздался грубый голос матери. Кристел продолжала стоять посреди комнаты, которую она делила со своей сестрой почти пятнадцать лет. Прежде чем она успела ответить, дверь распахнулась и Оливия Уайтт остановилась на пороге, уставившись на нее гневным, осуждающим взглядом. – Почему ты стоишь в таком виде? – Дочь была ослепительно хороша в своей наготе, но как раз это и не нравилось Оливии. Ей не хотелось думать о ней как о женщине, женщине с невинными глазами ребенка. И сейчас взгляд этих глаз был обращен к матери, одетой в синее шелковое платье, в котором она собиралась пойти на свадьбу Бекки. Поверх платья, так же как и на бабушке Минерве, красовался белый фартук. – Оденься немедленно! Отец и брат уже встали! – Она пристально посмотрела на Кристел и еще плотнее прикрыла за собой дверь, как будто опасалась, что они оба стоят там, прямо за порогом, жаждущие взглянуть на голую Кристел. Честно говоря, отец восхищался ею как ребенком, он просто боялся увидеть в ней женщину, а Джед оставался совершенно равнодушен к потрясающей красоте сестры.
– О мамочка... – Она прекрасно понимала, как разозлилась бы мать, увидев ее несколько минут назад стоящую голышом посреди горного потока. – Но они же не станут заходить сюда. – Она улыбнулась и недоуменно пожала плечами. Но Оливия продолжала ворчать:
– Разве ты не знаешь, что у нас еще полно работы?
Сестре нужно помочь с платьем. Бабушке разделать индюшку и нарезать окорок. Будет от тебя когда-нибудь какая-нибудь польза, Кристел Уайтт? – Они обе прекрасно знали, что от Кристел всегда была польза. Правда, она с гораздо большим удовольствием работала не дома на кухне, а помогала отцу, занимаясь с ним чисто мужскими делами. Она охотно работала с ним на тракторе или пасла скот, когда на ранчо не хватало людей. Она была совершенно неутомима, когда во время ужасных бурь отыскивала и приводила домой заблудившихся телят. Она с невероятной нежностью относилась ко всем домашним животным. Но для ее матери это ничего не значило. – Одевайся, – повторила мать, а потом, взглянув на чистое белое платье, висевшее на двери кладовки, добавила: – Но надень свое синее хлопчатобумажное платье, пока мы не отправимся в церковь. А то, помогая бабушке, ты испачкаешь новое.
Мать наблюдала, как Кристел надела нижнее белье и натянула через голову старое синее платье. На какое-то мгновение она стала снова похожа на ребенка, но ее женственность была уже настолько очевидна, что ее невозможно было скрыть даже под старым, вылинявшим платьем. Она еще не успела его застегнуть, когда дверь распахнулась и в комнату влетела Бекки, нервно жалуясь на брата. У сестры были каштановые волосы, такие же, как у матери, и широко посаженные карие глаза. Черты ее лица были правильные и ничем не выдающиеся, а фигура – высокая и стройная, почти такая же, как у младшей сестры, но в ней не было ничего от той притягательности, которой обладала Кристел. Ее высокий голос срывался на визг, когда она рассказывала Оливии, что Джед намочил все полотенца в единственной на ранчо ванной комнате.
– Я даже не смогла как следует вытереть волосы. Он делает это каждый день, мама! И я уверена, что он делает это специально!
Кристел молча смотрела на нее с таким видом, будто впервые повстречалась с ней. После того как они прожили бок о бок почти пятнадцать лет, две девушки больше походили на двух незнакомых людей, чем на родных сестер. Ребекка выдалась вся в мать: у нее был точно такой же характер, темные волосы и карие глаза, и она все время нервничала и на все жаловалась. Она выходила замуж за парня, которого полюбила, когда ей было столько же, сколько сейчас Кристел, и Бекки прождала его всю войну. И вот теперь, когда не прошло и года, как он вернулся целый и невредимый из Японии, она выходила за него замуж. В свои восемнадцать лет она все еще была девственницей.
– Мама, я ненавижу его! Я просто его ненавижу! – Ее длинные темные мокрые волосы прилипли к спине, а в глазах, гневно смотревших на мать и сестру, стояли слезы, когда она нещадно ругала Джеда.
– Ну ладно, ладно, с сегодняшнего дня ты больше не будешь жить с ним под одной крышей, – улыбнулась мать.
Накануне они со старшей дочерью долго бродили вокруг амбара, и мать объяснила ей, что нужно будет Тому от нее во время их первой брачной ночи в Мендочино. Бекки уже знала об этом из бесед со своими подругами, большинство из которых повыходили замуж несколько месяцев назад, сразу после того как их парни вернулись с Тихого океана. Для Тома было важно, прежде чем жениться, найти работу, а отец Бекки настоял, чтобы она сначала окончила школу. Пять недель назад она как раз и сделала это, и вот сегодня, солнечным днем в конце июня, должна была осуществиться ее мечта. Она станет теперь миссис Томас Паркер. Это звучало очень по-взрослому и немного пугающе. И, если честно, Кристел в душе не понимала, почему ее сестра выходит за этого парня. Ведь с Томом Бекки никогда не уедет дальше Буневилла. Теперь вся ее жизнь от начала до конца пройдет на этом ранчо, где она родилась и выросла. Кристел и сама очень любила ранчо, может быть, даже больше, чем кто-либо другой, и она бы очень хотела когда-нибудь поселиться здесь навсегда, но только после того, как увидит мир. Она мечтала увидеть другие места, другие уголки земли и узнать побольше людей, кроме тех, в окружении которых выросла. Она прекрасно понимала, что мир огромен и этот кусочек земли, окруженный Маякамскими горами, вовсе не единственный на свете. На стене в ее комнате висели фотографии знаменитых кинозвезд: Греты Гарбо и Бетти Грейбл, Вивьен Ли и Кларка Гейбла. Вперемежку с ними там были цветные репродукции видов Голливуда, Сан-Франциско и Нью-Йорка, и однажды отец показал ей открытку с видом Парижа. Иногда она даже мечтала отправиться в Голливуд и сделаться кинозвездой. Но больше всего ей хотелось повидать те загадочные места, о которых они так часто шептались с отцом. Она понимала, что эти места – просто выдумка, но ей очень нравилось представлять их себе. И девушка всем сердцем сознавала, что она ни за что бы не хотела связать свою жизнь с таким человеком, как Том Паркер. Отец предложил ему работу на ранчо, потому что молодой человек не смог бы найти ее больше нигде. Сразу после школы он уехал в Перл-Харбор, чтобы поступить там на воинскую службу. И Бекки терпеливо ждала, писала ему каждую неделю. Иногда проходили месяцы, прежде чем она получала от него ответ. Он вернулся повзрослевшим и был напичкан всякими историями о войне. В двадцать один год он стал взрослым мужчиной, во всяком случае, Бекки считала его таким. И вот теперь, когда прошел год после его возвращения, они собирались стать мужем и женой.
– Почему ты до сих пор не одета? – Бекки неожиданно повернулась и посмотрела на сестру, стоявшую босиком в старом синем платье, которое ей велела надеть мать. – Ты сейчас же должна одеться! – Было семь часов утра, в церковь же они должны были идти не раньше пол-одиннадцатого.
– Мама хочет, чтобы я помогла бабушке на кухне. – Кристел произнесла это спокойным голосом, совершенно непохожим на голос сестры или матери: глубоким, с хриплыми чувственными нотками, выдающими натуру девушки. Она любила петь, и ее песни были совершенно невинными, но голос наделял их страстью.
Бекки кинула мокрое полотенце на их общую кровать, которая все еще была не заправлена. Ведь Кристел рано утром убежала в поле, чтобы взглянуть на восход солнца.
– Кристел, заправь постель, – сказала Оливия строгим голосом: сама она хотела помочь Бекки уложить волосы. Мать сделала фату, которую старшая дочь должна будет надеть: маленькую корону из белого сатинового шитья с вшитыми в нее крошечными перламутровыми жемчужинами. К короне крепилось почти два метра прозрачного белого тюля, который Оливия купила в Санта-Розе.
Кристел разгладила простыни и встряхнула тяжелое стеганое одеяло, которое бабушка сделала специально для них уже несколько лет назад. Оливия сама простегала точно такое же в качестве свадебного подарка для Бекки. Его уже отнесли в тот маленький коттедж на ранчо, в котором они будут жить, как сказал отец, пока у них не появится возможность завести настоящий дом. Оливия радовалась, что дочь будет около нее, и Том тоже остался доволен, так как это избавляло его от необходимости платить за жилье, чего они с Бекки пока не могли себе позволить. По мнению Кристел, так Бекки вообще никуда не переезжала. Она будет жить меньше чем в полумиле от них, в доме, стоящем на обочине фунтовой дороги, по которой они с отцом очень часто ездили на тракторе.
Оливия тщательно расчесала волосы дочери, и женщины заговорили о Клиффе Джонсоне и его жене-француженке. Парень привез ее с войны, заявив, что это его фронтовая подруга. Бекки долго и упорно спорила с Томом по поводу того, приглашать или нет супругов на свадьбу.
– Она вовсе не такая уж и плохая, – впервые за целый год высказала Оливия свое мнение об иностранке, в то время как Кристел молча стояла в стороне. Кристел была всегда для них кем-то посторонним. Они никогда не допускали ее в свои беседы. Теперь девушка удивленно думала о том, что, если Бекки переедет из дома, станет ли ей мать уделять больше внимания и прислушиваться к тому, что она говорит? Вряд ли, скорее всего мать будет проводить все свое свободное время в коттедже у Бекки. – Она принесла тебе в подарок невероятно красивые кружева и сказала, что они достались ей от бабушки еще во Франции. Когда-нибудь потом ты сможешь сделать из них что-нибудь симпатичное.
Это были первые добрые слова, которые сказал кто-либо в городе о Мирелле, с тех пор как она год назад появилась здесь. Эта женщина не была красавицей, но она держалась очень дружелюбно и отчаянно старалась влиться в местное общество, несмотря на явное неодобрение со стороны всех друзей и соседей Клиффа. Ведь в городке очень много девушек ждали парней, и вовсе не обязательно Клиффу было возвращаться с войны с женой-иностранкой. Но в конце концов, она-то хоть была белой. В отличие от девушки, которую другой парень, Бойд Вебстер, привез домой из Японии. Это был такой позор, что его семья так и не смогла смириться с этим. И никогда не смирится. И у Бекки с Томом дело чуть до размолвки не дошло, когда он заявил, что пригласит Бойда и его жену на свадьбу. Она плакала, кричала, негодовала, даже пыталась умолять его. Но Том был непреклонен, он сказал, что Бойд – его лучший друг, что они провоевали бок о бок четыре года и что, как бы ни глупо его решение жениться на этой девушке, он не собирается из-за этого отказываться от его присутствия на своей свадьбе. Мало того, он попросил Бойда быть его шафером, что чуть не свело Бекки с ума. Но в конце концов она уступила. Оказалось, что Том Паркер еще упрямее, чем его будущая жена. Никто, казалось, не мог смириться с присутствием Хироко, никто не хотел забывать, кто она такая с ее раскосыми глазами и блестящими, черными как смоль волосами. Каждый, видя ее, вспоминал о тех парнях, которые погибли во время войны в бассейне Тихого океана. Да, это просто позор и бесчестье. Тому она тоже не нравилась, но Бойд – его самый лучший друг, и он не мог предать его. Тем более, как он считал, его друг уже сам давно поплатился сполна за то, что женился на японке. Когда он появился с ней в городке, никто не хотел давать ему работу и буквально все двери захлопывались перед их носом. В конце концов старый мистер Петерсен пожалел молодого человека и разрешил ему откачивать газ. Платил копейки, а Бойд, несомненно, заслуживал большего. Еще до войны он мечтал поступить в колледж, но теперь об этом не могло быть и речи. Сейчас он должен работать, чтобы прокормить себя и Хироко. Почти все жители городка думали, что после всего этого супруги отступятся и покинут эти места. Во всяком случае, очень многие надеялись на это. Но Бойд по-особенному, подобно Тэду Уайтту и Кристел, был влюблен в свою родную долину.
Кристел просто очаровала миниатюрная японка, когда она впервые появилась в городе в качестве жены Бойда. Доброта, деликатность, необыкновенная вежливость, мягкость и стеснительность, а также певучий акцент Хироко притягивали Кристел, словно магнитом. Но Оливия строго-настрого запрещала дочери общаться с ней, и даже отцу казалось, что для нее гораздо лучше держаться от супругов подальше. Есть некоторые вещи, по его мнению, в которые лучше не вмешиваться, но в эти дни Вебстеры будут среди них на равных.
– Ты долго еще собираешься стоять так, уставившись на свою сестру? – Оливия наконец-то вспомнила о присутствии Кристел и заметила, что та стоит, наблюдая за ними. – Я еще полчаса назад велела тебе идти на кухню и помогать бабушке.
Не говоря ни слова, Кристел выскользнула из комнаты, бесшумно ступая босыми ногами, в то время как Бекки нервно продолжала говорить о своей свадьбе. На кухне Кристел обнаружила еще трех женщин, пришедших с соседних ферм, чтобы помочь их семье. Свадьба Бекки – первая свадьба за это лето, похоже, станет в их городке событием года. Гостей пригласили с ферм и ранчо, расположенных на многие мили вокруг. Ожидалось, что придет почти двести человек, и женщины работали не покладая рук, завершая последние приготовления к роскошному угощению, которое будет подано гостям сразу после венчания.
– Несносная девчонка, где ты ходишь? – заворчала на нее бабушка и указала ей на огромный окорок. К этому дню они зарезали несколько свиней и сами их приготовили. И вообще все, что будет подаваться на стол, выращено и приготовлено на их ранчо, все, даже вино, которое отец разливал сейчас в бутыли.
Кристел молча принялась за работу, но через несколько минут почувствовала довольно ощутимый шлепок по тому месту, которое расположено ниже спины.
– Отличное платье, Сис. Это папа привез его тебе из Сан-Франциско? – Конечно, это был Джед, который хитро смотрел на нее с высоты своего огромного роста. Парню исполнилось шестнадцать, он обожал всех дразнить и над всеми издеваться. На нем ловко сидели новые брюки, правда, чуть коротковатые, и белая рубашка, которую бабушка накрахмалила и выгладила. Он стоял босой и туфли держал в руках. Жилет и галстук небрежно перекинул через плечо. Последние несколько лет они с Бекки жили как кошка с собакой, но в этом году предметом его внимания все чаще стала становиться Кристел. Он схватил было сочный кусок окорока, но Кристел успела ударить его по руке.
– В следующий раз я отхвачу тебе пальцы, так что будь внимательнее. – Она замахнулась на него ножом, и это не очень-то походило просто на шутку. Вечно он издевается над ней. Он просто обожал дразнить и доводить ее. Обычно все кончалось тем, что она, не выдержав, пыталась ударить его, но ему ничего не стоило перехватить ее руку и отпустить ей совсем нешуточную пощечину. – Отстань от меня, пожалуйста... Почему бы тебе не поприставать к кому-нибудь другому, Джей? – Чаще всего она называла его Джей-хед. – А почему бы тебе не помочь?
– Ну, у меня есть занятие получше. Я должен помогать отцу разливать вино.
– Да... держу пари... – Кристел нахмурилась: как-то раз она видела, как он пил со своими друзьями. Она скорее бы умерла, чем нажаловалась отцу. Даже когда они ссорились с братом, между ними оставалось в силе некое соглашение. —
Надеюсь, что после этого гостям все-таки хоть что-нибудь останется?
– Надеюсь, ты не забудешь надеть туфли. – Он снова шлепнул ее, а она, отбросив нож, попыталась схватить его за руку, но слишком поздно: он уже выбежал в коридор и направился, насвистывая, к своей комнате. Вдруг он на секунду остановился у двери комнаты, просунул туда голову и увидел сестру, стоящую посреди комнаты в лифчике и трусиках, застегивающую пояс для чулок. – Послушай, крошка... О! – Он издал разбойничий свист, а Бекки разразилась совершенно идиотским визгом.
– Уберите его отсюда! – закричала она и запустила в брата щеткой для волос, но тот успел захлопнуть дверь, прежде чем она долетела до него. Это были совершенно нормальные, повседневные звуки, создававшие на ранчо даже своеобразный уют, и никто на кухне не обратил на них внимания, тем более что в это время на кухню зашел Тэд Уайтт, в темно-синем костюме, почти одетый для свадебной церемонии. От него так и веяло уверенностью, спокойствием и каким-то теплом. Когда-то давно его семья была очень богата, но потом, много лет назад, еще до Депрессии, они потеряли почти все. Они продали тысячи акров земли, но именно Тэд сумел повести дело так, что ранчо снова приносило доход. Он трудился не покладая рук, и рядом с ним была Оливия. Но все-таки, перед тем как жениться на ней, он успел немного посмотреть мир. И именно об этом он и рассказывал Кристел во время их совместных длинных прогулок, когда они укрывались в лесу от дождя, или зимой, когда они, сидя в хлеву, ждали, когда отелится корова. Он рассказывал ей о том, что уже давным-давно прошло и было почти забыто.
– Ты знаешь, девочка, мир такой огромный... и в нем так много красивых мест... Правда, многие из них нисколько не красивее, чем это... но все равно их стоит посмотреть.
Он рассказывал ей о Новом Орлеане, и о Нью-Йорке, и даже об Англии. Если его слышала Оливия, она требовала, чтобы он не забивал голову Кристел всякой ерундой. Сама Оливия за всю свою жизнь не уезжала дальше Саусвеста, да и он-то казался ей чуть ли не заграницей. И двое ее старших детей вполне разделяли ее точку зрения. Для счастья вполне достаточно этой долины и тех людей, которые жили в ней. И только Кристел мечтала о чем-то большем и постоянно думала о том, сможет ли она увидеть мир или нет. Конечно, она тоже любила эту долину, но в ее душе был уголок, в котором, как она понимала, должно было поместиться еще что-то. Подобно отцу, она страстно обожала этот кусочек мира, и, подобно отцу, она мечтала о незнакомых городах и странах.
– Как моя девочка? – Тэд Уайтт не спеша шагнул к ней и гордо взглянул на свою младшую дочь.
В стареньком линялом платье, Кристел притягивала к себе его взгляд, ее красота ошеломила его. Он не в состоянии был скрывать это. Он благодарил Господа, что это не она выходит замуж. Он знал, что не вынес бы этого. И уж конечно, он не позволил бы ей выйти замуж за парня, подобного Тому Паркеру. А вот для Бекки этот парень как раз то, что надо. Бекки ни о чем не мечтает... и в душе у нее нет небес, с которых она хватала бы звезды, и сердце ее не наполняют романтические грезы. Она хочет иметь мужа и детей и жить в коттедже на ранчо с таким обыкновенным парнем, как Том, который нисколько не честолюбив, а желания его очень скромные, вот это и надо его старшей дочери.
– Привет, пап. – Кристел взглянула прямо в глаза отцу и ласково улыбнулась. Им не были нужны слова, они разговаривали на языке любви.
– Мама сшила тебе к сегодняшнему дню красивое платье? – Он хотел, чтобы у нее тоже было красивое платье, он всегда этого хотел. Улыбнувшись, он вспомнил чулки, которые подарил Кристел, чтобы она надела их на свадьбу, хотя Оливия и заявила, что это глупо.
Он пристально смотрел на дочь, и она кивнула. Платье вполне симпатичное. Конечно, не такое, что показывают в кино. Это простое платье. Белое симпатичное платье. Однако главным украшением будут капроновые чулки, но, может быть, они не очень подойдут. Тэд прекрасно знал: что бы ни надела его дочь, на ней это будет смотреться просто великолепно.
– А где мама? – Он уже огляделся по сторонам и заметил, что в кухне только теща, три подруги его жены и Кристел.
– Она помогает Бекки с платьем.
– Уже? Оно же все пообтреплется, пока мы доберемся до церкви. – Они опять обменялись понимающими улыбками, и им показалось, что день стал теплее, а на кухне прибавилось свету. – А где Джед? Я ищу его целый час. – Произнося эти слова, он совсем не выглядел сердитым, его было не так-то просто вывести из себя. Тэд обожал всех своих детей.
– Он сказал, что собирается помочь тебе с вином. – Кристел опять улыбнулась, и их глаза снова встретились. Она предложила ему кусочек окорока, который минуту назад выхватила из рук брата.
– Похоже, он собирается мне помочь его выпить. Они оба рассмеялись, и отец направился по коридору в сторону спальни Джеда. Он прекрасно знал о страсти сына к машинам. Сын не любил ранчо, так что единственным человеком, который действительно понимал его жизнь и кто любил землю так же, как любил ее сам Тэд Уайтт, была Кристел. Он прошел мимо спальни, где Бекки одевалась с помощью матери, и постучался в дверь комнаты сына.
– Пошли, сынок, поможешь поставить столы. Да и вообще еще полно работы. – Они должны были поставить на улице длинные столы и покрыть их белыми льняными скатертями, оставшимися еще со свадьбы его собственной матери, а тому уже полвека. Гости будут есть под тенью огромных деревьев, посаженных вокруг дома.
Тэд Уайтт заглянул в комнату сына и увидел, что Джед лежит на кровати, рассматривая журнал, полный женских фотографий.
– Осмелюсь оторвать тебя от дела, сынок, но мне нужна твоя помощь.
Джед, нервно улыбаясь, вскочил на ноги, галстук у него съехал набок, он приглаживал волосы, обильно смазанные бриолином, который он купил в Напе.
– Да, конечно, папа, извини.
Стараясь не испортить аккуратной прически сына, отец покровительственно обнял его за плечи. Ему казалось таким странным, что одна из его дочерей выходит замуж. Для него они оставались маленькими... Он прекрасно помнил, как Джед учился ходить... бегал за цыплятами... вывалился из трактора, когда ему было четыре года... потом, когда ему было семь, Тэд учил его водить этот самый трактор... брал его с собой на охоту, когда мальчишка был чуть выше ружья... И ведь Бекки совсем не намного старше его, а вот сегодня выходит замуж.
– Прекрасный день для свадьбы твоей сестры. – Он посмотрел на небо и улыбнулся сыну, показывая ему и еще троим работникам с ранчо, куда ставить столы. В их распоряжении час, чтобы все успеть. Затем они с Джедом отправились на кухню за выпивкой, Кристел там уже не было, как не было никого из женщин. Они все столпились в комнате Бекки и Кристел, восхищаясь платьем невесты, вздыхая и закатывая глаза, видя Бекки во всем этом великолепии из газа и белых кружев. Она была красивой невестой, как, впрочем, большинство девушек, и все женщины суетились вокруг нее, желая ей счастья и давая тонкие советы по поводу первой брачной ночи, пока она вдруг не вспыхнула и не повернулась к Кристел, спокойно надевающей свое простенькое белое платье в углу комнаты. В платье не было ничего особенного, но, несмотря на простоту, оно непостижимым образом только подчеркивало красоту девушки. Блестящие капроновые чулки оказались весьма кстати, а туфли без каблуков нисколько не делали ее ниже. И когда все повернулись и посмотрели на нее, стоящую тихо в углу, с ореолом светло-золотых волос с вплетенными в них нежными белыми розами, она показалась им ангелом. По сравнению с ней Бекки выглядела разодетой куклой, слишком нарядной и далеко не такой очаровательной. Казалось, что Кристел переживала то единственное мгновение, когда она должна вот-вот перестать быть ребенком и стать женщиной, в ней не было ни капли кокетства, никакого обмана, ничего грубого или вульгарного, а только нежная мягкость потрясающей красоты.
– Отлично... Кристел тоже хорошо выглядит, – сказала одна из женщин, как бы пытаясь обыкновенными словами принизить ее великолепие, но сделать это оказалось невозможно. Окружающие ее люди не могли отвести взгляд от ее плавных движений и необыкновенного лица под венчиком нежно-белых роз. У Бекки в руках тоже был огромный букет роз, и женщины в комнате в конце концов заставили себя повернуться к невесте и продолжить восхвалять ее. Но это восхищение уже не было искренним. Совершенно очевидно, что красавица не она, а Кристел.
– Ну, нам пора двигаться, – наконец сказала Оливия и повела всех во двор, где их уже ждали Тэд с Джедом. Чтобы доехать до церкви, заказали несколько машин. На свадебную церемонию пригласили немногих, все гости прибудут на ленч.
Тэд наблюдал, как женщины спускаются с крыльца, смеясь и болтая, как молодые девчонки. Это напомнило ему день собственной свадьбы. Оливия тогда выглядела просто потрясающе в свадебном платье, доставшемся от ее матери. Ему показалось, что с тех пор прошла целая вечность. Сейчас она выглядела такой уставшей и изможденной и совсем не походила на ту его невесту. Жизнь прошла в трудах. Депрессия разрушила очень многие хозяйства, но теперь все позади. Дела на ранчо идут прекрасно, все их дети уже почти взрослые, они живут спокойно и счастливо в уютном мирке своей уединенной долины. И вдруг у него перехватило дыхание – он увидел стоявшую на крыльце Бекки; она выглядела застенчивой и в то же время гордой; фата, как облако, закрывала лицо, а руки, сжимавшие букет роз, слегка дрожали. Она была просто очаровательна, и он почувствовал, как на глаза ему наворачиваются слезы.
– Правда, она как картинка, Тэд? – гордо прошептала Оливия, видя, какое впечатление произвела на него старшая дочь. Все эти годы она старалась, чтобы муж обращал на Бекки побольше внимания, но в сердце у него жила только Кристел... Кристел с ее дикими повадками и грациозностью, он был просто без ума от нее. Но вот теперь наконец-то он обратил внимание и на красоту Бекки.
– Ты просто прекрасна, дорогая. – Он нежно, сквозь фату, поцеловал дочь в щеку и ласково стиснул ей руку, у обоих в глазах стояли слезы. Они направились к машинам, чтобы проводить невесту в церковь, где она станет миссис Томас Паркер. Это знаменательный день для них всех, а особенно для Бекки, но, когда Тэд спешно обходил машину, чтобы открыть дверцу, он вдруг увидел младшую дочь и замер, почувствовав, как что-то кольнуло его в самое сердце, совсем как тогда, когда он увидел ее в первый раз. Стоя в стороне, как пугливый олененок, в простом белом платье, растерянная, застенчивая, Кристел смотрела прямо на него, и казалось, что солнце запуталось у нее в волосах, а в глазах отражалась голубизна неба. У него никогда ни на минуту не возникало сомнений в том, что она для него значит: она была, есть и будет для него всем в его жизни. Она тоже замерла всего на мгновение, и они улыбнулись друг другу. Находясь рядом с отцом, она всегда чувствовала себя надежно и уверенно и ни на минуту не сомневалась в его любви к ней. Он улыбался, глядя, как его младшая дочь подошла к машине, в которую Джед как раз усаживал бабушку, и вдруг Кристел резким движением бросила ему одну из своих белых роз, и он с веселым смехом поймал ее. Да, это был день Бекки, и Оливии вовсе не обязательно напоминать ему об этом, но Кристел оставалась для него тем, кем она была. И она значила для него все. Она – единственная и неповторимая. Она просто... Кристел.
